Девочки нашей группы были очень разные. Среди них выделялась рыжеволосая, белокожая и синеглазая оптимистка Лена Ганс, всегда при ней был кто-то из кавалеров! Худенькая Галя Сесекина, потом, наверно, ввиду замужества мамы ставшая Яранцевой, красивая синеглазая и с сакой-то наподобие ранней седины, дымкой в волнистых волосах Оля Суворова. Оля была какой-то паталогической ябедой и доносчицей. Чуть что – она как в замедленной съемке грозила жертве пальцем и нараспев, со смаком вещала:" Все будет сказано». Света Ложкарёва, сообразно втрой половинке своей фамилии, была жуткая рёва! Чернокудрая и белокожая толстушка Иринка Лядова была дочкой очень уважаемой нами воспитательницы Валентины Васильевны Лядовой, с которой в нашем большом городе я вижусь на улице то здесь, то там и сейчас! Очень любили мы и нашего» доктора» (на самом деле – фельдшера) дядю Эдика. Высокий стройный красавец лет тридцати с небольшим, с атласными, черными, как воронье крыло, зачесанными под струей воды назад волосами. Он был очень добрый. Даже когда он держал нас, наиболее трусливых, во время приезда в садик карательной медбригады врачей по прививанию широких детских масс. Помнится, и я не раз проявлял в эти минуты малодушие и от ужаса весь в слезах орал, а добрые и сочувствующие руки дяди Эдика были при этом как стальные! Помню еще как я ревел, когда мне прищемило голову. В средней группе нас научили самих стелить постель, вдевать одеяла в пододеяльники и подушки – в наволочки. Постельное белье каждого из нас в свободное от сна время хранилось на полках в мешках. Мой мешок мне сшила баба Женя, он был светло- желтый с едва заметной синей ниткой вышитой монограммой В. Е. Но однажды мячик закатился под нижнюю полку с мешками. Я полез и …голова застряла. Я заплакал, заорал, воспитательница выдернула меня за ноги.

Осенью к нам пришел стройный, белокожий, синеглазый, с копной рыжих волос Серёжа Ершов. Он явил мне пример юного – пятилетнего- интеллектуала. Хотя, возможно, он был на год старше меня и ему было шесть. Его любимой книгой был» Спартак» Джованьоли., которую он с восхищении цитировал. Кстати, были в ту пору хорошие цветные карандаши «Спартак» в узкой черно- белой коробочке. Но это так, к слову. Он читал наизусть Лермонтова – Белеет парус одинокий. Причем, произносил не ОдинокИй, а ОдинокАй… Когда Мальчишки нашей группы частенько прилипали носами к стеклу и, тыча пальцами в проезжавшие по проспекту Ленина автомобили, наперебой кричали: «Моя, моя, моя!» – подружившийся со мной Сережа говорил (на лучшие машины!):" Твоя, твоя, твоя!» Когда, перелистывая книжки с картинками, мы наперебой, тыча пальчиками на героев, орали: " Я, я, я!» – Сережа, показывая на богатырей, иван- царевичей, во всеуслышание говорил мне;" Ты, ты, ты! «Это был царский подарок! Жаль, что потом изумительный характер Сережи стал портится, и наша дружба расстроилась. Помню сочиненные Сережей стихи, что называется, на злобу дня… с лирическим финалом:" Трамвай ползет, как черепаха, кондуктор спит, разинув рот, вожатый лает, как собака:" Пройдите, граждане, вперед!» Пришла пора рубить дрова… верблюд из Африки приехал на коньках!)) Ему понравилась колхозная телюшечка в короткой юбочке и шелковых чулках!..

Поздней осенью и зимой нам крутили чудесные цветные диафильмы. В том числе- Голубая стрела, по сказке Джанни Родари о мальчике, приходившем всегда полюбоваться в маленьком магазине игрушек игрушечной электрической железной дорогой с поездом под названием Голубая стрела… И как дед- хозяин магазинчика подарил мальчику этот поезд, оказавшийся волшебным, и что из этого стало. Мексиканец, по Джеку Лондону – про жестокие бои без правил на ринге.