Полдюжины из нас одновременно набросились на него. Однако старый сэр Филипп Дойл был единственным, кто сумел расслышать его. Я и сегодня помню этот его глубокий, рокочущий голос.

– Вы уже определились с "определенными направлениями", в соответствии с которыми собираетесь действовать? – спросил он с сарказмом.

Дюваль на мгновение замешкался, прежде чем ответить.

– Да, определился, – ответил он.

– Не слишком ли многого я от вас прошу, чтобы сообщить нам, как вы собираетесь это сделать?

Его тон заставил Дюваля покраснеть, а его ответ был окрашен легким оттенком дерзости.

– Но если такие структуры и существуют, то они невидимы, поскольку слишком тонкие, чтобы лучи света могли отразить их изображение на сетчатку глаза. Другими словами, свет, как мы его знаем, проходит сквозь них. Как вы все знаете, лучи, благодаря которым мы видим, составляют лишь малую часть от всего количества лучей, испускаемых солнцем. Например, есть ультрафиолетовые лучи, которые проникают в большинство веществ, по крайней мере, на расстоянии, но не проходят через стекло. Обычные световые лучи проходят. Это иллюстрирует сказанное. Если я смогу разработать некую схему, которая сделает сетчатку глаза чувствительной ко всем лучам, если я смогу сделать все лучи видимыми для глаза, то отражение всех лучей от моих воплощенных "структур" сделает их видимыми.

Он замолчал, чтобы окинуть быстрым взглядом множество лиц, обращенных к нему. Ни на одном он не увидел выражения поддержки или одобрения. Думаю, это его разозлило. На мгновение его челюсти сжались, а затем на губах расплылась холодная улыбка,

– Я вижу, что вы не приемлете мою теорию, – продолжил он изменившимся тоном. – Что ж, посмотрим. Я надеюсь доказать вам, что я прав, и очень скоро, а до тех пор я больше не буду вас беспокоить. Всего доброго, джентльмены.

– Глупец! – услышал я бормотание сэра Филипа.

Я согласился с бормотанием сэра Филипа и больше не обращал на это внимания, пока примерно две недели спустя, взяв в руки утреннюю газету, не прочитал, что ночью был арестован человек. На темной улице, где его подкараулили из-за его необычных действий, он был достаточно послушным. Но когда он оказался в свете дуговой лампы, то вдруг словно обезумел, закричал и забормотал что-то о "монстре". Его рубашка была разорвана у горла, а на обнаженной плоти виднелся синюшный отпечаток, странно напоминавший с одной стороны след большого пальца, а с другой – отпечатки двух пальцев. Кожа внутри следов была красной и сморщенной, как только что зажившая рана.

Это заинтересовало меня. На самом же деле меня более всего привлекло заявление Поля Дюваля о том, что этот человек был опознан им как его помощник Жак Марквард.

Если бы я знал, что меня ждет, вряд ли даже упряжка диких лошадей смогла бы притащить меня к Дювалю в ту ночь. Есть вещи, которые не должен видеть даже ученый человек.

Но едва я дочитал статью в газете, как зазвонил телефон. Я был ближайшим другом Дюваля, так что, наверное, это как-то повлияло на то, что он позвонил мне, а не кому-то другому. Я сразу же узнал его голос, хотя он и был напряжен из-за какого-то эмоционального стресса, в котором он находился. Полагаю, именно любопытство заставило меня сказать "да" на его просьбу приехать вечером.

Он был глупцом, но не в том смысле, который имел в виду сэр Филип. Он был великим глупцом, раз осмелился вмешиваться в законы, которые не дано знать и понимать людям.

– Мне нужна ваша помощь, – обыденно сказал Поль, провожая меня в свою лабораторию. – Бедняга Жак был весьма неосторожен прошлой ночью и попал в беду.