– Помоги мне, Лидия, – взмолился он, протягивая руки. – Помоги!

На лице Лидии отразилось полное непонимание, но все же, повинуясь внутреннему побуждению, она схватила его ладони и прижала к своей груди. И обрадовалась, увидев, что его взгляд наконец просветлел.

– Лидия, – прохрипел Фэнтон, тяжело дыша. – Есть то, чего я не могу объяснить. Представь себе… нет, лучше не представляй. Видишь ли, иногда я становлюсь сам не свой, даже если не выпил ни капли вина. Будь рядом…

– Разве я прошу чего-то большего?

– …И когда безумная ярость вновь застит мой взор, крикни: «Вернись, вернись!» Тогда, знаю, она не завладеет мной. И послушай меня, душа моя, – добавил он мягко, – какое нам дело до стародавних распрей? Они давным-давно канули в вечность. И круглоголовый, и тот, кто предан святой англиканской церкви, равно достойны почестей. Даже сэр Оливер, да упокоится с миром его непокорный дух.

– Тогда пусть Господь помилует и короля Карла! – горячо воскликнула Лидия и обвила руками шею Фэнтона.

Между ними установилось если не понимание, то, по крайней мере, перемирие.

– Позволь спросить, – снова заговорила Лидия. – Нет, я вовсе не желаю тебя разгневать, но… почему ты нынче беспрестанно говоришь о неведомых мне «органах власти», «политических дебатах», «голосованиях»?

Фэнтон погладил ее шелковистые светло-каштановые волосы.

– Разве? Я и не заметил, – рассеянно сказал он. Поймав на себе удивленный взгляд Лидии, он поспешно добавил: – Если я говорю это, то лишь потому, что трагедия прошлого вот-вот разыграется вновь.

– О чем ты?

– А вот о чем. Карл Первый умер. Почти десять лет нами правил Кромвель, похваляясь силой, которой у него не было. Потом умер и он, оставив после себя оскудевшую казну. При его преемниках она опустела окончательно. Но к счастью – или к сожалению, – в тысяча шестьсот шестидесятом году к нам возвратился сын прежнего монарха, Карл Второй, чтобы взять в свои руки бразды правления.

– Я до сих пор помню эту ночь.

– Первые лет десять, душа моя, все шло благополучно. Но потом зазвучали недовольные голоса. Поначалу их удавалось заглушить, однако парламент все чаще начал показывать когти. Как и во времена Карла Первого, камнем преткновения стали деньги и религия. Отовсюду гремел могучий клич: «Нет папизму! Нет папизму!»

– Тише! – зашипела Лидия, испуганно озираясь по сторонам. – Кто знает, не подслушивает ли нас какой-нибудь папист! Замолчи!

На ее лице застыло выражение непритворного ужаса. Фэнтон улыбнулся поверх ее головы – наивное дитя! – и продолжил:

– Хорошо, я буду говорить вполголоса. Должен ли я испытывать недоверие к этим людям – называй их католиками, – которые разбрасывались золотом и проливали человеческую кровь, защищая отца нашего короля? И ждали любого повода, чтобы проломить шлем какому-нибудь круглоголовому? Могу ли я думать, что они причинят зло нынешнему королю? Если бы я не был англиканцем, то был бы католиком!

– Господь всемогущий, ты снова одержим! – пробормотала Лидия, прижимаясь к нему. – Вернись! – крикнула она. – Вернись!

– Милое дитя, посмотри в мои глаза. Разве похож я на одержимого?

– О нет, теперь я вижу, что это ты – истинный ты. Но выслушай же меня.

– С превеликим удовольствием.

– Наш бедный король, – начала Лидия, – так безволен…

По лицу Фэнтона снова расплылась широкая ухмылка, но Лидия опять ее не заметила.

– Им руководят порочные, злокозненные женщины. Королева – папистка. Величайшую власть над королем имеет Луиза де Керуаль, мадам Карвелл, герцогиня Портсмутская – папистка и французская шпионка. Все знают, что даже брат короля стал папистом. Неужто во всем этом нет злого умысла? – Фэнтон взял Лидию за подбородок и слегка приподнял ее голову. – Раз уж тебе известно так много, скажи: чем нынче заняты те, кто называют себя друзьями короля?