– Нет. Фотографию видел.

– Я тоже. В «Тэтлере». Очень красивая.

– Если кто любит этот тип красоты.

– Мартышка любит.

– Вероятно. Можно сказать, сейчас он под парами. Но подожди, он очнется. Горькое пробуждение…

– Откуда вы знаете? Вы же видели только фото.

– И достаточно. Она ему покажет!

– Бедный, бедный!

Они опять помолчали.

– О чем же ты хочешь попросить? – осведомился граф. – Сделает он все, что угодно. Он очень любит тебя, Салли.

– Ну что вы!

– Любит. Сам сказал.

Ее лицо озарилось такой улыбкой, что официант чуть не уронил тушеных цыплят.

– Сказал?

– И заметь, он послал тебе заказчика, сэра Эйлмера.

– Это от Мартышки? Как мило с его стороны. – Салли мягко вздохнула. – Жаль, что из-за этого бюста начались беды у Отиса.

– А что такое?

– Начнем с того, что сэр мне позировал.

– Естественно.

– Мы болтали о том о сем.

– Блестящие беседы?

– Не очень. Он описывал, насколько лучше его прежний бюст.

– Знаю. Стоит у него в поместье. Вернее, стоял.

– Откуда вы знаете?

– Подожди. Я еще расскажу свою историю. Сейчас твоя очередь. Итак, вы болтали, но без особого блеска.

– Да. Однако он сказал очень интересную вещь. Он написал мемуары и готов заплатить за издание. А я подумала: «Как раз для Отиса».

– Так-так… Отис взял и все перепутал?

– Именно. Туда вклеили картинки из другой книги, о современном искусстве. Сэру Эйлмеру они не понравились, особенно ню с подписью «Сэр Эйлмер Босток в двадцать лет». Я ничего не знала, и вдруг он вернул мне бюст. Привезла сама леди Босток. А теперь он подает в суд на Отиса. Если он выиграет, издательство просто рухнет. До чего же неприятно!..

– Отис как вылитый.

– Он такой мечтательный.

– Он жуткий. Вероятно, ты дала ему денег, когда он начинал это все?

– Вообще-то да.

– О Господи! Ну, Салли, не хочу тебя огорчать, но Босток дело выиграет.

– Если дойдет до суда. Я и хочу попросить Мартышку, чтоб он уговорил сэра Эйлмера.

– Хорошо бы. Но как он относится к Мартышке?

– Я думаю, он его полюбил.

– А я не думаю. Все бюсты, бюсты… Странно, что ваши дела с ними связаны. И Отис, на которого мне наплевать, и ты, моя дорогая, зависите от того, сумеет ли Мартышка скрыть следы. Жизнь сложна. Я бы сказал – причудлива.

– Дядя, я ничего не понимаю. Какие следы?

– Вот это и есть моя история. Ты сыта? Тогда пойдем выпьем кофе в гостиной. Да, – продолжал лорд Икенхем, когда они опустились в глубокие кресла, – именно причудлива. Мартышка был у меня, я уже говорил.

– Говорили.

– А сегодня после завтрака уехал в Эшенден, чтобы очаровать хозяев. Я думал было, неделю его не увижу, но ошибся. Через два часа он приехал, трепыхаясь, как кошка на горячей плите.

– Почему?

– Потому что он решил показать служанке, как убивают птиц бразильские аборигены, и разбил тот самый бюст, о котором ты упоминала.

– О-ой!

– И ты уподобляешься кошке?

– Конечно! Разве вы не понимаете? Сэр Эйлмер души не чает в этом бюсте. Он рассердится на Мартышку.

– И Мартышка не сможет просить за Отиса? Да, весьма вероятно. Но не волнуйся, все обойдется. Он снова приехал ко мне, чтобы взять другой бюст, твой.

– Как умно!

– Для Мартышки – даже слишком. Видимо, служанка подсказала. Помню, на собачьих бегах никак не мог назвать себя. «Тви…», «Твист…» – спасибо, я прошептал: «Эдвин Смит, Ист-Далидж, Настурциум-роуд, одиннадцать».

– А вы кем были?

– Джорджем Робинсоном, дом четырнадцать. Да, скорее всего – служанка. В общем, я дал ему бюст, и он уехал. Не знаю, что было дальше, но я склонен к оптимизму. Он говорит, в том углу темно, и вряд ли Балбес туда заходит. Бросит взгляд – белеет что-то, и ладно.

– Почему вы зовете его Балбесом?