Когда через девять дней изнывавший от тоски не по семье Брон уже в сумерках прискакал на взмыленном коне в родное село, то сразу за воротами с ухмылявшимися стражниками с удивлением заметил валявшегося на дороге пьяного мужика из земледельцев, и заодно пехотинцев на время относительно регулярных тренировок, ближних приграничных операций и нечастых вражьих набегов. Когда проезжал мимо усадьбы сурового и благообразного старосты, у которого по утрам чинно собирались старейшины, то выбежавший внук хозяйственного администратора сказал, что его попросили зайти. Забежал. Офонарел. Еле ворочавший языком далеко ещё не старик, любивший пространно порассуждать о вреде пьянства, которого особо и не было в передовом форпосте царства, пьяно пробормотал:

– Ты… это… завтра зайди… как отдохнёшь… не спеши, мы тут советом… ик… старейшин… совещались… Завтра надо бы… определиться…

Брон дико глянул на совет старейшин, валявшийся на полу вокруг заставленного едой, кувшинами и бутылками стола в пропахшей перегаром, но и незнакомым приятным ароматом, большой комнате, выбежал в чистый воздух вечера.

Вышедший из своих ворот воевода со слегка опухшей рожей послушал быстрый доклад:

– Ездили фронтом в две версты на шестьдесят вёрст. Я ещё на двадцать. Песок! И адское пекло! И ничего больше. Кокодрила взяли, засолили. Везут. Дня три ещё… Мой десяток завтра. Я с утра доскакал, моему Журке сто двадцать вёрст не перегон.

Проговорил медленно:

– Ладно. Завтра днём зайди, как отоспишься со своей… авантюристкой… Нам с полковником с тобой поговорить надо. Серьёзно. Я-то в кавалерии порядок навёл, у меня не забалуешь, боевая подготовка идёт, но пехтура вне сборов не совсем моя…

Десятник уже ничего не понимая поднял глаза, над домом воеводы возвышался штандарт полковника огромного Восточного Рубежного полка, в который входят и три сотни Мучканского конного батальона, если считать и третью молодую сотню, включающую и начавших сдавать ветеранов, и две сотни местной нерегулярной пехоты, то есть почти все боеспособные мужики двухтысячного села-форпоста. Пробормотал:

– Я и сейчас могу, не устал.

– На ночь тебя точно хватит, – хмыкнул воевода. – Но полковник не может. Позавчера приехал с продовольственным обозом, покушать нам лично привёз. Быстро доклад о наших… новостях получил. Ну и лично посетить решил. Разобраться и накостылять. Он ведь аккуратно пьёт, шутят в полку про его запои, просто отдыхает культурно, даже в столицу ездит с семьёй, и в другие города… Ну а как приехал, начал дегустировать… В общем, пока не просыхал… Я всё запер и ключ в сено кинул, из-за плеча, завтра после полудня приходи… Ну и… ты и не собирался пока вроде, но из села выезд запрещён, карантин от болтовни, на дорогах патрули. Полковник всё-таки один приказ успел отдать, и весьма умный. Нечего, чтобы все знали. А потом решат наверху, что можно говорить.

Брон поехал к своему дому. Проезжая храм, увенчанный крестом с правильно длинными нижним и особенно правым лучами и с символизирующим центр мира кружком посередине, послушал из дома строгого и воздержанного жреца пьяные вопли и весёлый женский визг. Ну дела!

Только из кузни несмотря на позднее для работы время раздавался стук молота и кузнец орал:

– Нет, через три часа закончу! И завтра с рассвета продолжу! Столько заказов! С такой наценкой за срочность! Дети, давайте напряжёмся, катайте трубки, такой день год кормит! А ты, жена моя, сходи к писарю и такой же патент сделай! Напиши, что только из правильного патентованного аппарата не капает, а струится правильное… как его… ладно… Быстро! Чтобы только у нас правильные аппараты за десять цен покупали, а не подделки без зелья для левака без… как его… букету!