– Да что же у вас такое стряслось, любезная Елизавета Андревна?

– Боюсь, что ты мне не поверишь. Как вот и Лев Аркадьевич не верит. Смеется надо мной, старухой. Одна Елена меня понимает. Но полагаю, что с тобой я должна непременно обо всем этом переговорить, ничего не утаивая. Ты ведь хорошо знаешь, Ванечка, что я хочу этот дом тебе отписать. Признаться, я очень люблю этот дом и сад. Как представлю себе, что чужой сюда въедет, все тут поменяет, яблони мои повырубит, так аж плакать хочется. Одна мысль меня утешает, что вы с Лидочкой и Сонечкой будете тут жить, и хоть в первое время продавать дом не станете. Я понимаю, что тут надобно будет произвести перестановку. У вас дочка, ей надобно комнату, кроватку, игрушки. А там, даст Бог, и еще дети будут. Пусть тут все поменяется – это не важно. Лишь бы в доме свои жили. И чтобы за садом хорошо смотрели.

Ивану Никитичу был тягостен этот разговор. Он давно знал о завещании тети, и ему приятно было, что дом она оставляет ему, но вместе с тем по-детски представлялось, что Елизавета Андреевна будет всегда. Иначе кто же станет присылать им в город банки варенья и соленых огурцов? Кто станет журить за непрочитанный роман? Кто будет ждать летом, сидя на веранде над томиком стихов?

– Загородная жизнь мне по душе, – заверил тетю Иван Никитич. – Впрочем, не хотелось бы торопить события! Не рано ли вам, дорогая Елизавета Андревна, задумываться о том, что, Бог даст, будет еще так не скоро?!

Елизавета Андреевна с благодарностью пожала племяннику руку, посмотрела на него полными слез глазами.

– Так вот о чем, Ванечка, в этой связи я хотела с тобой переговорить. Ты мне, надо думать, не поверишь, а вот Лидушку твою это может напугать. Но я вас, дорогие мои, обманывать не хочу. Скажу как есть. Дом мой стал нехорош.

– Это как же нехорош? – не понял Иван Никитич. – Крыша что ли протекает? Или жук какой завелся в стенах?

– Если бы жук, – вздохнула тетушка. Помолчала, еще раз вздохнула. – Ох, Ванечка, ты не смейся надо мной. Я тебе скажу. Привидение тут у нас стало являться.

– Привидение?! – Иван Никитич, который давал себе слово наперекор тетушке не засмеяться, громко фыркнул от неожиданности. – Это в каком же смысле привидение?

– Натуральный призрак. Бестелесный, – уточнила тетушка.

– Где же вы его видели?

– Вон там, за дверью. Уже дважды.

– И что же оно…? Как выглядит?

– Все, как описано в книгах, – вздохнула Елизавета Андреевна. – Не зря ведь писатели единодушно упоминают, что призрак является в белом саване до пят, лица не разобрать, черты его туманны, как и весь облик этой сущности. В руке оно держит свечу. Сначала раздается стук. Два или три раза. Тук, тук-тук. В воздухе веет холодом. А потом оно является.

– И что же оно делает?

– Стоит и смотрит.

– Молчит? Или знаки какие подает?

– Молчит. А что знаки? Оно и само знак. Знамо дело, Ванюша. Нехорошо стало в этом доме. И как теперь такое дурное наследство тебе оставить?

– Ну, тетушка, такого я уж никак не ожидал! Привидение! – Иван Никитич развел руками и даже не нашелся, что еще можно сказать по этакому странному поводу. Ни он сам, и никто из его родни или знакомых никогда о встрече с бестелесными призраками не рассказывали, и он решительно не знал, что нужно предпринять в такой ситуации.

На ночь Ивана Никитича уложили в гостиной на диване. Тут было вполне удобно, но он долго не мог заснуть. Сначала удивительной казалась тишина, стоявшая вокруг дома. У них в Петербурге никогда не было так тихо: там вечно кто-то ехал мимо, слышны были голоса, шаги, звон колоколов, перекличка сторожей, свистки городовых, скрип колес – да мало ли. А тут даже и собаки, кажется, легли спать до утра. Иван Никитич, наслушавшись тишины снаружи, принялся прислушиваться к звукам спящего деревянного дома. Тикали часы. Легко прошуршала у приоткрытого окна занавеска. Потом он услышал странный стук. Что-то трижды отчетливо ударило за дверью гостиной – как раз там, где была тетушкина комната.