Она говорит это с таким серьезным лицом, что у меня вылетает, как у солдата:

– Нет, мэм.

– Постарайся заработать мне пару побед, и мы подружимся. – Улыбка исчезает с ее лица, и она строго смотрит мне прямо в глаза. – Я перекупила тебя не для того, чтобы разочароваться.

Джесси опускает взгляд на часы и снова сияет своей многоваттной улыбкой:

– Не стесняйся обращаться ко мне, если тебе что-то понадобится.

Мне совершенно ничего не понадобится, думаю я, но говорю:

– Конечно! Спасибо.

Она уходит, клацая каблуками, по коридору, за ней тянется шлейф дорогого парфюма и уверенность «Бугатти».

Когда она скрывается из виду, Оливер шумно выдыхает и вздрагивает.

– Хочу стать ею, когда вырасту.

Я смеюсь:

– Понимаю.

Оливер снова вздрагивает, как будто только что пережил встречу с львицей, а потом ведет меня дальше по коридору, болтая о переименовании команды, его планах на этот сезон и надеждах Джесси, что новое название не «станет хреновой кинофраншизой».

Мы доходим до раздевалки, и мне приходится взять себя в руки. Это будет сложнее, чем познакомиться с владелицей команды. Оливер открывает дверь настежь. Внутри очень оживленно. Из чьей-то колонки играют «Мьюз». В одном углу раздают карты, в другом – обсуждают барбекю. Я рассматриваю лица, пытаюсь сопоставить их с именами.

Оливер откашливается, привлекая к себе внимание, и шум немножко утихает.

– Это Хейз Армстронг. В прошлом сезоне играл за Лос-Анджелес, забил двадцать девять раз, шестьдесят три голевые передачи, девяносто два очка. Мы только что выкупили его и ждем от него больших успехов.

Унизительная похвала. Не хочу показаться кем-то, кто подкупает пиарщиков. Да, моя статистика неплохая, даже офигенная. Лучше, чем у парня, который играл на моей позиции раньше, – Альфа Нильсона. Контракт с ним не продлили. Команда подтянула на его место игрока из юношеской лиги, но, как сказал мой агент, парень просто не вывез. И вот я здесь.

Слова Оливера мало кого впечатлили. Никого, кроме правого нападающего – он присвистывает, когда Оливер заканчивает говорить. Брейди Клампетт – продолжатель хоккейной династии из Ванкувера. Его папа и старший брат – оба хоккеисты.

– Будем тогда называть его Боженька, раз он так хорош, – предлагает Брейди с кривой улыбкой.

Мать твою. Прозвища подъехали. Прошу, только не Боженька. Пусть Боженька забудется! Умоляю, вселенная!

Стефан стоит у шкафчика и срывает нашивку с фамилией «Кристиансен» со своей джерси «Номер Восемь», а потом поворачивается:

– Не, я голосую за «Новый Альф». Что тебе больше нравится, Новый Альф?

Я расплываюсь в улыбке. Стефан любит накинуть на вентилятор. Плюс он не ходит вокруг меня на цыпочках, словно старший брат. Я это ценю.

Он умеет шутить. У него самого крутое прозвище – Викинг. Но наша звезда из Копенгагена его заслужила. Он на три года старше, но в универе мы играли в одной команде. На льду он становится бесстрашным.

Мое любимое прозвище – Айсберг – прилипло ко мне в последние несколько лет моей университетской карьеры. Но ничто так не обеспечивает тебе статус дивы-примадонны, как попытка выбрать себе прозвище.

– Как скажете, ребята. – Чем меньше я буду говорить, тем лучше.

–Пусть он будет… «Этот», – выкрикивает кто-то. Я поворачиваюсь на этот низкий голос и вижу вратаря, мужика по имени Дэвон Райленд, которого все называют просто Дэв. Он рос в Миннесоте и чуть-чуть в Сан-Диего. Родился у моря, жил в снегах, как он сам говорил. На воротах он – кирпичная стена. Очень быстрая кирпичная стена.

Он хорош. С ним мы сработаемся.

Но Дэв машет головой и отбрасывает собственную идею:

– Нет. Не так. Так мы запутаемся. – Он чешет подбородок и медленно расплывается в улыбке. – Эй ты! – говорит он как-то чересчур весело.