Это место в доме Брутов мало чем отличалось от подобных мест в домах римских нобилей: в миниатюрном саду, окруженном по овальному периметру мраморной колоннадой, росли маленькие пальмы и кипарисы, благоухали мирт и олеандр, а по стенам и колоннам вился бойкий кудрявый плющ.

Но было здесь и нечто выдающееся – а именно роскошное изобилие воды. Прозрачные холодные струи гулко журчали в двух позолоченных фонтанах, изливались из пастей лягушек, змей, обезьян и ослов, сползали прозрачной кисеей с отполированных водой мраморных ступеней, текли по желобам вдоль стен перистиля.

В дневное время солнечный свет пронзал своими лучами эти водные струи и потоки, отчего они отбрасывали тысячи вибрирующих, танцующих солнечных зайчиков на колонны из белоснежного тибуритинского мрамора, на гладкий мозаичный пол и на влажные ярко зеленые листья растений. Сейчас же, при мерцающем, колеблющемся свете четырех холцедоновых светильников на неумолчных водных струях там и сям вспыхивали, будто бриллианты, яркие блики. Казалось, что ты находишься в таинственной прохладе наполненной драгоценностями пещеры.

Из-за шума воды Катилина не услышал, как к нему приблизилась Семпрония, и даже вздрогнул от неожиданности, когда она нежно коснулась рукой его спины.

– Извини, дорогой, что заставила тебя ждать, – произнесла женщина низким бархатным голосом и, обернувшись к двери, хлопнула дважды в ладони.

В тот же самый момент в перистиле возникли слуги, будто они все время стояли там, за дверью, дожидаясь сигнала госпожи. Слуги внесли три столика из черного дерева, два легких кресла и подставки для ног. На одном из столиков разместились два халцедоновых кубка, отражающих мерцающее пламя светильников, а также небольшой глиняный сосуд-холодильник; на другом столе появилась большая ажурная ваза из серебра, наполненная фруктами; на третьем – чаша с ароматизированной водой для мытья рук и вышитые льняные салфетки.

– Посидим здесь, пока не спадет жара, – Семпрония сделала легкий жест рукой, и слуги исчезли из перистиля так же быстро и бесшумно, как и появились.

Семпрония вынула из глиняного холодильника темный кувшин, расписанный белыми лилиями, и, наполнив вином кубок, подала его гостю.

– Хиосское, из Греции, – пояснила она. И добавила с ироничной улыбкой. – Я знаю, ты предпочитаешь пить вино по-скифски, не разбавляя водой.

Соблюдая ритуал, Катилина поднялся и с легким поклоном принял кубок из рук хозяйки.

– В твоем доме нельзя иначе, – ответил он. – Здесь столько воды, что просто грех наливать ее еще и в вино. А ты не выпьешь со мной? Или твой древний род свято блюдет законы Ромула? Помнишь, как там сказано про женщин? «Суду сородичей подлежит прелюбодеяние и питие вина, если на нем поймают».

– Вот именно – «если поймают», – засмеялась Семпрония и, налив себе немного вина, разбавила его теплой воды.

– Да пошлют тебе боги вечную молодость, удивительная женщина! – сказал с чувством Катилина, глядя неотрывно в серые бездонные глаза Семпронии, и залпом осушил кубок с прохладным ароматным напитком.

Семпрония, как всегда, эффектная, грациозная, выглядела гораздо моложе своих лет. Сегодня она была без повязки, поддерживающей грудь, но от этого ее бюст еще выразительней вырисовывался под легкой туникой. От розовой туники исходил резкий, но приятный, волнующий запах совсем свежей, не стиранной ни разу ткани, – его не могли забить даже благовония, которыми изобильно пользовалась красавица.

– А где твой сын? – спросил Катилина.

– Децим Альбин? Он, как всегда, с Юлием Цезарем. Альбин его просто обожает. Они сегодня уехали компанией куда-то к морю… Бери фрукты, Луций. Они из твоей любимой Африки.