Портрет произвёл на меня впечатление двойственное: солнечного майского полудня и в то же время сумрачного сентябрьского утра; похожее чувство иногда возникает, когда в погожий безветренный день наблюдаешь где-нибудь в лесу или парке дремотную листопадную όпадь.

− Это она? – спросил я, возвращая медальон (приятель молча кивнул), хотя зачем было и спрашивать, ежели и так ясно, что это изображение жены Евграфа Иринарховича: в его доме не было ни одного женского портрета, и никто, даже самые близкие его товарищи, вроде меня, не знали, как выглядела его жена, и только её лик он мог носить на груди. Признаться, такая преданность, присущая, по моему убеждению, лишь настоящей любви, меня изумила, и я вдруг внезапно понял причину безудержных попоек в его доме, и почему вино его не брало: даже оно не могло заглушить непреходящую тоску по жене.

− Отчего она… умерла? – набравшись духу, снова спросил я.

− Скоротечная чахотка. Она узнала, что обречена и попросила меня заказать портрет на память, − после продолжительного молчания ответил приятель, глядя в окно с тоскою в глазах и голосе, тоскою пронзительной, в сравнении с которой морозные узоры на стёклах показались мне весенней травою.

Разумеется, тем вечером я уже не решился ни о чём его спрашивать, тем более о женитьбе, да и приятель вдруг засобирался к себе в Золотые Сосны, хотя прежде согласился у меня переночевать. Конечно же, я его не удерживал.

Расхаживая по комнате, рассеянно покручивая в руках пояс шлафрока, я задаю себе вопросы без ответа: почему меня вдруг заинтересовали дочери Бессовестнова? что за таинственная причина заставляла его прятать их все эти годы? сколько им сейчас исполнилось лет? на какие средства они жительствовали в своей городской квартире, ежели их отец жил в деревне на широкую ногу? только лишь дочери − причина отлучек моего приятеля в город? с имения много не выжмешь, − так, значит, основной источник его доходов находится в городе? не играет ли он в карты на деньги?

Бред! Этак скоро я задам себе вопрос: а вдруг мой приятель − шулер?

Устав от ходьбы, мыслей, я сажусь в кресло и погружаюсь в воспоминания и подсчёты.

Евграф Иринархович появился в нашем уезде около двадцати лет тому назад, когда умер престарелый Роман Гаврилович, последний представитель – так думали – дворянского рода Бессовестновых. Казалось, имение ожидает участь выморочного, но незамедлительно приехавший из губернской столицы стряпчий^>3>5 огласил завещание усопшего и положил конец начавшимся догадкам и пересудам.

Из завещания явствовало: имение, состоящее из села Золотые Сосны, двух деревенек − Ближней Доезжаевки и Дальней Доезжаевки, четырёхсот десятин^>36 незаложенной земли с лугами, трёхсот пятидесяти десятин векового леса и числящимися по ревизской сказке^>3>7 крепостными душами мужеска полу (пятисот двадцати одной) отныне и безраздельно принадлежит Евграфу Иринарховичу Бессовестнову, внучатому племяннику троюродного брата Романа Гавриловича. Сего племянника, офицера, пехотного поручика, следовало ещё и разыскать на Кавказе, в армии, действующей против Шамиля^>3>8, дабы объявить известие, скорее радостное для него, нежели горестное.

Однако же вместо наследника, ожидаемого с понятным для захолустья нетерпением, приехал назначенный им бурмистр^>3

Конец ознакомительного фрагмента.