Что он там говорил про бывшего? Обидел ли он меня?

Я, наверное, не стала бы той, кем являюсь сейчас, не обидь меня бывший, как выразился Шульгин.

О, я влюбилась как ненормальная в него, девочка с периферии, большой город, а тут он, коренной москвич, интеллигентная семья, мама хуй пойми, до сих пор не знаю, профессор каких наук, папа – просто папа, но тоже культурный мужчина.

Мне почти двадцать два, все мечты о небе, а курсы и подготовка стоят бешеных денег. Пашу на двух работах, учусь, скребу, как курочка по зернышку, на свою мечту, по копейке откладывая в банку из-под печенья.

Коленька, как ласково называет его маман, наехал на меня в парке, он с какой-то девицей катался на роликах.

Высокий, слегка худощавый, милая улыбка, в глазах интерес. Ему было двадцать семь, как мне сейчас. Уж впору, наверное, катать коляску, а не баб на роликах.

Не понимала и не понимаю, чем он меня тогда так зацепил. Тем, что тут же отшил свою девушку и начал носить на руках, считая, что у меня точно что-то повредилось при падении?

Или просто пришло мое время совершать глупости, а потом терпеть и послать далеко и подальше? Ведь и не было той любви, о которой все так взахлеб говорят, все эти сказки рассказывают сказочники.

Я давно не верю ни тем, ни этим.

Все было хорошо до тех пор, пока я не познакомилась с маман. Поджатые тонкие губы, придирчивый взгляд, конечно, профессор хуй пойми каких наук желала своему единственному отпрыску другую партию.

Отпрыск думал не той головой, кричал, что любит, наверное, это мне в нем и нравилось, что Коля всегда кричал о своей любви, а потом кричал о ненависти и снова о любви.

Замкнутый адский круг.

Больной, и я чуть не стала такой же ненормальной.

– Крис, замерзнешь.

Курапов стоит в двух шагах, руки в карманах брюк, он сейчас не в форме и выглядит проще. Я жду разборок и упреков, слов о том, какая я испорченная и продажная. В конце концов, что шлюха и трахаюсь с пассажирами. Но Дима молчит, лишь смотрит тяжелым взглядом.

– Дай сигарету.

– Ты не куришь.

– Тогда скажи.

– Что?

– Все, что ты думаешь обо мне. Легче станет. Скажи, какая я.

– Прекрати.

– Что «прекрати»? Курапов, говори, я не обижусь.

Повышаю голос, двигаюсь ближе к нему. Он напряжен, а меня снова колотит изнутри. Хочется выплеснуть все, что скопилось, или пойти проблеваться, потому что начинаю задыхаться от всего и всех.

– Скажи, что я шлюха, ведь ты именно так думаешь. Ну! Говори!

Толкаю в грудь, а Дима хватает за плечи, встряхивает, в глазах десятки оттенков боли, но уже совсем нет гнева, он лучше меня справляется с эмоциями.

– Дура ты, Крис, я люблю тебя. А ты такая дура.

Любит?

– Дима, ты в своем уме?

– Нет, давно уже нет.

Долго молчу, перевариваю признание.

– О какой любви ты говоришь? У тебя семья, дети, ты ненормальный? Ты должен любить их.

– Я скотина последняя, так и живу. Думаешь, мне хорошо от этой любви? Думаешь, я счастлив? Да я уже все проклял, что вообще встретил тебя. Целый год словно и не живу, умом понимаю, что надо перевестись на другой борт, чтоб не видеть и не слышать тебя.

Мир сошел с ума.

Или только Курапов?

Надо переводиться самой на другой борт.

– Скажи, что там, в номере, это всего лишь спектакль и у вас ничего не было.

Молчу.

По всем нам плачет штатный психолог.

13. ЧАСТЬ 13

Вечером в ресторане гораздо больше гостей. Сижу за дальним столиком, где днем был странный тип с газетой. Жаль, он ее не оставил, так бы что интересного прочла.

Листаю яркую ленту инстаграма. Жанка выкладывает красоты Греции. Но ни на одной ее фотке вы не встретите девушку в форме и на работе, это строго запрещено. Бывшие одноклассницы вовсю постят фото детей.