Я взял пирожок, повертел его в руках и положил обратно на тарелку.

– Не-е, этот уже не влезет. Пошли, пройдёмся по набережной.

Алиса кивнула. В тот вечер мы больше не разговаривали о расследовании; хотелось немного отдохнуть от суматошных мыслей.

Глава пятая

Паня, Прасковья

– Пань, не пугайся, это я, – крикнула Люська, хлопнув дверью.

Блюдо с пирожками она оставила на тумбочке и, прежде чем пройти в комнату, забежала на кухню, включить чайник.

– Люсь, принеси морковки, – слабым голосом попросила Паня.

– Сейчас почищу.

Опять Панька не в настроении, опять у неё дрожит голос – наверняка сидела перед телевизором и ревела. Скорее бы уже родила, думала Люська, подставив под струю воды очищенную морковку.

О том, что Паня превратится в квашню, нельзя было представить и в страшной фантазии. Красивая, весёлая, бойкая Прасковья – душа любой компании; за словом в карман не лезла, обожала шумные вечерники, розыгрыши, не могла долго усидеть на одном месте. Друзья называли Паню вечным двигателем и неисправимой оптимисткой.

Всё изменилось восемь месяцев назад, когда Паня сообщила мужу, что скоро у них родится ребёнок. Лёшка был на седьмом небе от счастья, закатил шикарную вечеринку, пригласил всех, кого только можно было пригласить, прилюдно поклявшись носить свою Паньку на руках.

Обещание выполнил, в этом плане Прасковье повезло – Лёшка на неё не надышится. А вот сама Паня сильно изменилась: захандрила, загрустила, превратившись в стопроцентную пессимистку. Лёшка с ней и так и эдак, любое желание, любую прихоть исполнял, Прасковья продолжала депрессировать.

Появились комплексы, навалились страхи, фобии, короче говоря, беременность сказывалась на психическом состоянии Пани не лучшим образом.

Неделю назад Лёшку отправили в командировку за границу. Отказаться было нельзя (работа у него такая), и перед отъездом он попросил Люську присматривать за Прасковьей. Что, собственно, Люська и делала, забегая по несколько раз на дню к соседке, угождая малейшей прихоти беременной женщины. Подобная забота её нисколько не напрягала, скорее напротив, после разрыва с Димкой, служила навроде спасательного круга.

– Держи свою морковку, – Люська прошла в комнату и скривилась. – Пань, а почему шторы на окнах задёрнуты?

– Мне так спокойней.

– Опять кино смотрела?

– Ничего подобного, – Паня быстро откусила морковку и отвернулась.

Люська подошла к дивиди, извлекла диск с ужастиком, повертев им перед лицом Пани.

– А это что?

– Я не хотела смотреть. Правда не хотела, а потом не выдержала. Люсь, я не виновата, что меня тянет смотреть ужасы. Я и с врачом на эту тему разговаривала. Она сказала, если хочется смотреть – смотри.

– А ты врачу не говорила, что ночами тебе в квартире всякая начесть мерещится, и ты вскакиваешь в холодном поту.

– Это все она, – Паня положила руку на круглый живот и улыбнулась. – Лялька моя. Я ужастики терпеть не могу, а лялька требует.

Люська убрала диск в коробку.

– Ты классическую музыку сегодня слушала?

– Нет.

– Почему? Я же принесла три диска.

– Меня от классики в сон клонит.

– И спи. Слушай и спи, кто тебе мешает. На ребенка, знаешь, как классическая музыка хорошо влияет.

– Завтра послушаю, сейчас уже поздно.

– Пошли чай пить, я пирожки испекла.

– Пирожки не хочу. А от мороженого не отказалась бы. Люсь, ты мне друг?

– Схожу-схожу. Только сразу говори, чего ещё купить, чтобы не было, как в прошлый раз. Трижды в супермаркет моталась.

– Купи шоколадный рожок и кокосовое в стаканчике.

Люська убежала в магазин, а вернувшись, застала Паню на кухне в слезах.

– Ты чего?

– Боюсь я, Люся! Сроки подойдут, а схватки не начнутся. Я умру-у… У-у-у…