Карманными не звякают деньгами.
Примазаться бы к вашим мне затеям,
Играть в пиротехнические войны, —
Оно и прогрессивней, и левее,
Оно и равнодушней, и спокойней.
А я вас поношу в поту холодном
Солеными и горькими словами
И, чучелом вздыхая огородным,
Пустыми трепыхаюсь рукавами.
Псков
Утратил город прежние красоты,
Но, поелику не ушел от дел,
Он задал реставраторам работу
И, вроде бы, опять помолодел.
Брансбойтом моют крепостные стены,
И отдан храм комиссиям на суд,
Но появилось что-то от измены,
И от раскола появилось тут.
Не потому ли, к ночи неспокоен,
На церкве той, что с веком не в ладу,
Царь-колокол, в шелом одетый воин,
Болтает чушь и мечется с бреду.
Двоевластие
В который раз с собой наедине
Не отличу отчала от причала:
Событья ли рождаются во мне,
Или сама беру от них начало?
Учебник открываю наобум,
Раздумчиво читаю: «Двоевластье».
Не от моих ли беспризорных дум
Твои, Россия, странности и страсти?
Заносчивая прыть временщика
Во мне живет ораторством горластым,
А рядом та безвольная тоска,
Которая пороку сопричастна.
Изобретаю громкие слова,
Надежды ненадёжные внушаю,
Но как болит утрами голова
И прядает пугливыми ушами!..
В ней помыслы нежданны, как напасть,
Нелепы и бесформенны, как рухлядь…
О, где ж во мне единственная власть,
Единая, которая не рухнет?
Упроченная горькой маетой,
Для всех, но не для всякого родная,
Что, кроме справедливости святой,
Другого честолюбия не знает?
Когда ж она расправится во мне
И с «правыми», и с «левыми» грехами?
И скоро ли к нервозной суетне
Притронется спокойными руками?
Быстрей ли всех мой мечущийся бег?
Кривее, что ли, всех моя кривая?
Бесплодно сердце «юное навек»,
Которое никак не вызревает!
«Я помню школу и над головой…»
Я помню школу и над головой
Его портрет в дешевой рамке алой.
Учитель говорил, что он живой
И что дорогу к счастью указал он.
И мы, богаты детской слепотой,
Вполне довольны счастьем понаслышке,
Шли по дороге, той или не той —
Откуда знать девчонкам и мальчишкам.
Нам дали радость, как дают букварь.
Купив тетрадь в линейку или в клетку,
Что будет впредь и что бывало встарь —
Мы вывели по буквам – на отметку…
Потом, словами вырванных цитат,
Шпаргалки глубже в рукава запрятав,
Мы отвечали трудный диамат
И путались в событиях и датах.
Испытанным в боях чужим умом
Мы кое-как прожили четверть жизни,
Правы безоговорочно в одном —
Что есть у нас отцы и есть отчизна.
А коммунизм? А коммунизм найдешь
В конце пути заслуженным подарком.
Все говорят, на солнце он похож…
Похож и впрямь – бесформенный и яркий…
Нет, не упрек, нам некого винить
В том, что к раздумью не было охоты.
Одна печаль умеет породнить
С грозою сердце, а мечту с полетом.
* * *
«Как спорил он с Лениным, кто бы послушал…»
Посвящается русскому инженеру
П. И. Пальчинскому
Как спорил он с Лениным, кто бы послушал,
Уралец, плешивый старик-инженер!
Не то, чтоб вытряхивал душу-кликушу,
А знать не хотел большевистских химер.
Твердил, что в России нехватка металла,
Мол, на руку ваш пролетарий нечист,
Мол, нужен хороший хозяин Уралу,
И не забулдыга, а капиталист.
Он весь был упрямством, дубовым, огромным,
Чудак с немигающим взглядом совы,
Но молча стояли холодные домны
На страже плешивой его головы.
Ни акций, ни денег, что в банк иностранный
Иной от коммуны припрятал бы в рост…
И Ленин, поежившись зябко и странно,
Поставил его на ответственный пост.
И стал тот плешивый от света до света
Глазастой совой по Уралу кружить.
К Советам ходить не желал за советом,
Но стало Советам спокойнее жить.
Над домнами жарко и красно высотам…
Когда же бессудно он канул во тьму,
Мне горы шепнули: – Он был патриотом.
На скальной тропе, на крутых поворотах