Про то, что я знаю мужчин, можно поспорить, но я, конечно, не стану. Просто радуюсь за Тати, которую теперь обнимает красивый муж, отвлёкшийся от разговора с собеседником. Конечно, он рад дочке. Разве пол имеет принципиальное значение, когда вы влюблены?

Пара начинает целоваться, и мне становится неловко. Я прощаюсь, выражая надежду на то, что мы ещё обязательно встретимся, и следую к вестибюлю. Там я видела туалетные комнаты, и будет нелишним проверить макияж.

Две тёмные двери с золотыми буквами WC. Женские кабинки слева. Я берусь за ручку, но отвлекаюсь на глухой хлопок. И снова чувствую это — наливающуюся тяжесть в ногах и бешеную пульсацию в груди. Из соседней двери вышел Булат. 

Нахмурен, явно раздражённый. Секунду удерживает мой замерший взгляд и, не удосужившись даже кивнуть, уходит. 

Это даже хорошо. Хорошо же, правда, малыш? Мы порознь. Он меня не интересует, и я его, конечно, тоже. Что его разозлило, совсем не моё дело. Давно уже нет.

— Котёнок, меня ищешь? 

Я снова вздрагиваю. Антон. Тоже из уборной.

Мотаю головой.

— Хотела подойти к зеркалу. Ты уже позвонил, кому хотел?

Антон демонстрирует зажатый в ладони телефон, — дескать да, только что —убирает его в карман и резко подхватив меня за талию, отрывает от пола.

— Красавица… Такая ты красавица, Тай. Могу на тебя сутками любоваться. Смотрю, и прямо настроение становится лучше, веришь? А, веришь?

Я начинаю смеяться, шутливо стучу кулаками по его плечам, чтобы опустил. Платье же задирается и мнётся. Вот такой Антон. Энергичный, сшибает с ног своим энтузиазмом. Он и в компании так: всех заводит. 

— Пойдём, — он перехватывает мою ладонь, тянет за собой. — Ты уже с Миром познакомилась же, да? Жаль, Марика сегодня нет. Он из их компании. Угарный чел. А! Ты его на тусе в «Атриуме» видеть могла? 

Я смеюсь. 

— Может быть. Но вряд ли я его вспомню. 

Приносят новые блюда, произносят следующую порцию тостов. Антон трогательно поздравляет Сергея Львовича, говоря, что если бы не отец, то он вырос бы совсем другим человеком. Антона я считаю замечательным, поэтому украдкой смахиваю слезу. Всё-таки любовь между поколениями — это что-то особенное.

Потом Антон просит дать ему время, чтобы с кем-то переговорить, и я, памятуя о его важной миссии, иду бродить по залу. Улыбаюсь Тати, когда ловлю её взгляд, и маме Антона тоже. 

Завидев дверь, ведущую на летнюю террасу, я ускоряю шаг. На улице по-осеннему прохладно, и это то, что нужно, чтобы остудить нагретые вином щёки.

Едва я переступаю порог, в ноздри проникает сигаретный запах. Тяжёлая дверь бьёт меня по спине. Это потому, что я застываю, ослеплённая вспышками мучительных воспоминаний: повисшая в воздухе сизая змейка, немая к моей агонии... дым, ударяющийся в стекло...

Сбежать? Я не трусиха. Я не искала его, а просто вышла подышать воздухом.

Стараясь не сильно стучать каблуками, но и не красться, я иду по деревянному настилу. Булат выпускает изо рта никотиновую струю, снова затягивается, смотрит. 

— Привет ещё раз, — я облокачиваюсь на шлифованные перила на безопасном расстоянии от него, сдержанно улыбаюсь. — Я вышла подышать воздухом.

Он выдыхает очередное облако дыма.

— Я вижу.

Пауза. Я ненавижу паузы, а сейчас тем более. С ним они словно приобретают значимость, хотя на самом деле нет.

— А ты всё ещё куришь. Один человек мне говорил, что это давно не модно.

— Он был прав. Но мне-то на моду плевать.

Он всегда так разговаривает. Что и не поспоришь, и даже отшутиться сложно. Чувствуешь себя рядом с ним младше, глупее. Вернее, не глупее. Теряешь уверенность и становишься нервной.