Он тяжело вздохнул, поднял глаза на ее безвольно лежащие руки, привычно пожевал губами, коротко отрезал:

– Оставайтесь.

– Давайте, я вам помогу. Вот здесь подержать, да?

Покосившись на девушку, Костя с обреченным видом кивнул. Еще пару часов назад ему и во сне не могло присниться, что чинить забор придется на пару с пышноволосой представительницей одной из древнейших профессий по имени Клена. После чая он оставил ее в доме, бросив на ходу: «Вы тут отдыхайте, а у меня дела», и, вооружившись инструментом, отправился в огород. Но не прошло и четверти часа, как она прискакала к нему, полная жизни и боевого задора.

Плотно сжав рот, он что есть силы бил молотком по шляпке гвоздя и вполуха слушал ее болтовню. Теперь речь шла об истории здешних мест. Про себя он дивился необычайно широким познаниям Резуновой и невольно любовался ее речью, стиль которой напоминал древние баллады.

– Вы только не обижайтесь, но я реально тащусь от ваших стихов, – она внезапно сменила тему, а заодно и словарный запас. – В самом заповедном месте я храню именно «жабловские» синглы. Зацените!

– Хм. Интересно взглянуть на ваше самое заповедное место, – сказал Костя, сосредоточенно роясь в ящике с гвоздями.

Не найдя достойного ответа, Клена двусмысленно хихикнула, но тут же сделала серьезную мину и спросила:

– А вам нравится Волошин?

– Волошин? Никогда не думал об этом. Я его мало знаю.

– Странно. Но вы живете и думаете по- волошински. У него есть что-то вроде завещания поэту. Ну, вроде кодекса. Мне кажется, у вас все по этому кодексу – и творчество, и жизнь…

– Хм. Например?

– Ну- у… Я не помню дословно… Кажется, там есть такое правило: если тебя современники хвалят, то не верь им, они не поняли твоей правды. За правду тебе заплатят руганью, клеветой и камнем.

– Ортодоксальная, но справедливая мысль. И что, по-вашему, я не верю хвалебной критике?

– Разве нет? А кто полчаса назад отчитал меня как школьницу? А ведь я, между прочим, искренне говорила.

– Ладно, простите, если обидел.

– На вас трудно обижаться.

– Даже так?

– Угу. Поэт тот же ребенок. Непосредственный, своенравный, но очень милый.

– И на том спасибо.

– Вы суеверный? – вдруг без всякого перехода спросила Клена, прикрывшись ладонью от слепящего солнца и глядя куда- то вдаль.

– Что? – не понял Костя и посмотрел туда же.

– Загадаем? Вот если этот юноша на брусничной «Хонде» остановится возле нас, то сегодня вечером произойдет событие с сумасшедшим кайфом.

– Загадывайте, – пожал плечом Костя и хмыкнул со скрытым сарказмом: – Если без кайфа не можете существовать.

– А вам что же, типа наплевать?

– Типа того.

Возле них с оглушительным треском остановился новенький японский мотоцикл, за рулем которого сидела симпатичная наездница в черной косухе и коротких кожаных шортах, открывавших стройные загорелые ноги.

– Здравствуйте, Константин Ильич! – блеснув зубами, крикнула наездница.

– Здравствуй, Феня! – сдержанно ответил Костя и зачем-то потрогал только что приколоченную перекладину.

– А занятие клуба не отменяется? – расстегнув шлем, уже тише спросила Феня.

– Нет. Отчего же? Если народ соберется, то пожалуйста. Я как бы всегда на месте. А у тебя есть что показать?

– Не-а! Я в качестве вольноопределяющегося слушателя. Вот бы вас послушать, а?

– Это исключено. Мы, кажется, обо всем договорились. Зачем из пустого в порожнее переливать? – проворчал Костя и отвернулся к своему забору.

– Извините, я не хотела. Просто…

Феня надула губки, а затем посмотрела на Клену. В этом взгляде было все, что думает семнадцатилетняя девчонка о старшей, читай, старой сопернице, утратившей свежесть и благоухание юности.