Алёнка, да объясни, наконец, что стряслось-то?! Что опять «выкинул» этот Завьялов?

Машка… Я сама опять всё испортила… – завывала Алёна.

Да что ты там еще испортить-то могла, в самом деле?! Давай вот глотни вина, что ли… Чего так убиваться?!

Маша сходила на кухню и вернулась с двумя бокалами. Алёна взяла свой обеими руками и выпила залпом.

Я все испортила, Машка! Он хотел поговорить со мной! Зачем я вообще собирала эти вещи?! Зачем уехала?!

Вот ты, Алёнка, дура, ей Богу! Он попросил (козёл!) – ты собрала! Ничего ты не испортила! С котом он разговаривал… Да пусть бы хоть с рыбой в аквариуме! Деловой! То «собери мне вещи», то не ожидал он! Сам не может определиться – чего он хочет. А тебя делает крайней! В сотый раз тебе говорю: пошли его к чертовой бабушке, не сожалея!!! – Маша распалялась всё больше.

Возвращаться в пустую квартиру было невыносимо, и Алёна осталась ночевать у Маши. Девушки разговаривали и плакала на пару, пока не уснули. Рано утром Алёна засобиралась кормить кота.

Люди в салоне автобуса, проплывающие за окном здания, пешеходы, машины – всё казалось нереальным. Алёна чувствовала себя вне этого мира. Единственным физическим ощущением своего материального присутствия была тупая боль в плечах.

Период отчаяния и осознания собственного бессилия в реальности, своей неспособности что-либо ей противопоставить. Алёна была раздавлена личным горем. Оно перекрывало все остальные чувства и желания.

Солнце пряталось за облаками, оставляя ощущение пасмурной погоды. Однако воздух был тёплым, а ветра почти не было. Ну, может совсем легкий, едва уловимый, приятный для кожи, как бывает приятен любимый аромат для вдоха.

На море был штиль. В солнечную погоду цвет воды ярко-голубой с чуть серебристым оттенком. Сейчас же он казался темно-синим.

Женщина в светлом платье стояла у панорамного окна. Правильнее было бы назвать его стеклянной стеной, так как оно занимало всю часть скалы, обращенную к морю.

Прозрачные шторы свисали до самого пола. Их крепил настоящий великан, потому что потолок был очень высок.

Кухню от общего пространства отделяла длинная барная стойка, а всю стену напротив занимали стеллажи с книгами.

У стеклянной стены стояли два плетёных кресла с наброшенными бирюзовыми пледами и маленький круглый столик между ними.

Иногда интерьер комнаты менялся: появлялись вазы с цветами, тарелки с фруктами и кувшины с вином. А обеденный стол был уже не просто сервирован, а заставлен настоящими блюдами.

Специального освещения в комнате не было. Днём было достаточно прозрачной стены, чтобы пространство заполнялось натуральным светом, а вечером источником его был камин и свечи.

Считать дом-скалу маяком – преувеличение. Для морских кораблей света от камина слишком мало. Скорее его можно было перепутать со светом одной из многочленных звёзд, которыми усыпано небо в безоблачную ночь.

В доме была ещё одна важная комната. Чтобы попасть в нее, нужно было спуститься по лестнице. Это была даже не комната, а пещера. В любое время суток там горел очаг. Кто-то невидимый подбрасывал в него поленья и убирал золу.

Пол в пещере был мягкий и теплый. На нём можно было сидеть или лежать, не опасаясь замерзнуть.

Из водопада в углу пещеры почти бесшумно лилась вода. Она пахла розами. Не приторно и сладко, а лишь слегка. Не понятно, откуда она бралась, но совершенно определённо, что по множеству подземных каналов вода утекала в море.

Большой чёрный Волк лежал у огня. В ярко-зелёных глазах отражались огоньки пламени. Когда в пещеру заходил гость, он приподнимал морду и смотрел на него в упор, а уж потом решал, пускать его или нет.Человеку среднего роста Волк был по пояс, а если вставал на задние лапы, мог выглядеть устрашающе. Но это для чужака.