– Да, я об этом и говорю, они были очень маленькими, когда ее потеряли. Слишком маленькими, чтобы осознать это. Может, теперь им нужна с этим помощь.

– Я их мать, – снова говорю я. – Я не хочу, чтобы какой-то психотерапевт копался в их головах и все ворошил.

– В чем дело, Ли? Я знаю, с тобой что-то не так.

Она не спрашивает, является ли Оли причиной. Это работа? Она оставляет вопрос открытым и он внезапно кажется диким и опасным. Что, если я ей расскажу? Что, если признаюсь? Вопрос открывает широкую пропасть желания. Я задумываюсь, смогу ли когда-либо ее преодолеть.

Я не могу ответить на этот вопрос.

Ли

Десять лет назад

Сегодня суббота, сияет солнце. За пределами лондонских почтовых индексов жаркие дни несомненно, безусловно, это подарки небес. Возможность прогуляться или покататься на велосипеде по холмам или национальным паркам, расставить стулья в садах, может, забросить пару сосисок на гриль, поехать в местный паб. Для пары тридцатитрехлетних гетеросексуальных женщин, делящих убогую лондонскую квартирку на втором этаже, жаркие дни – это мгновения, когда их жизни кажутся обнаженными. Неудовлетворительными. Как в Рождество, Пасху и национальные праздники. Когда жарко и солнце льется сквозь окна, показывая, что их не помешало бы помыть, мы с Фионой чувствуем себя сдавленными, пойманными. Неудачливыми. Наша квартира, которая может казаться чудной, эксцентричной – с полками из IKEA и разноцветной гирляндой с фонариками в форме перцев чили, висящей на кухонных шкафах – оказывается загроможденной и ребяческой.

Мы обе знаем, что должны быть в другом месте. Выше по пищевой цепочке. Может, мы должны болтаться возле бистро, поедая арбуз и салат с фетой с нашими парнями, или растрачивать день в B&Q, споря с нашими женихами о том, какой оттенок краски будет наиболее уместным на стенах нашей новообустроенной кухни; может, мы даже должны толкать коляску по парку или макать ножки малыша в фонтан на Трафальгарской площади. Мы обе упустили ноты, в которые попало так много наших друзей, казалось, без усилий. В хмурые дождливые дни мы можем спрятать этот факт от мира и самих себя, оставаясь дома, смотря плохие реалити-шоу и играя на телефонах. Когда погода хорошая, есть негласное требование, что квартира обязана нас выплюнуть, что мы должны найти место во внешнем мире. Каким-то образом втиснуться в него.

– Может, пойдем в парк? – осторожно предлагаю я.

– В местный? – спрашивает Фиона. Она мне как сестра. Дело не только в том, что мы отлично ладим, а это так, мы знаем друг друга вдоль и поперек, и зачастую это даже важнее, чем находить общий язык.

– Ага. В местный.

– Разве нам не стоит пойти в, типа, какой-то нормальный? – Я знаю, что Фиона имеет ввиду. Всегда знаю. Иногда она может быть властной, но все же я знаю, что она не уверена в себе, поэтому иногда она кажется раздражительной и требовательной. Пренебрежительной. Меня это не беспокоит. Мужчин – да. Она имеет в виду, что сидеть на местном газоне – который заканчивается железнодорожными путями и огражден несколькими маленькими, но загруженными дорогами – кажется пораженческим. В ближайшем парке будет полно местных семей, и для них это нормально, потому что от изможденных родителей нельзя ожидать походов в Гайд-парк, чтобы покататься на роликах, или в Александра-палас, чтобы покататься на скейтах, или Ричмонд, чтобы высматривать оленей – максимум, что ожидается от занятых родителей, это одеться и вытащить детей на улицу. Но люди вроде меня и Фионы, женщины в расцвете сил, все еще ищущие свои родственные души, должны набраться энергии, чтобы выбраться в люди. Если мы этого не делаем, мы по сути признаем, что сдались.