Однажды я совершила ошибку, сказав, что после того как услышала Тейлор Свифт по Радио 1, считала ее своим тотемным животным – потому что она словно пишет о моих чувствах. Ну, о прошлых чувствах, когда я была молодой и ранимой. Похоже, эти вещи не меняются для женщин вне зависимости от продвинутости мира. Примерно в то время я заметила, как изменилось отношение Оли ко мне. Когда я сказала о тотемном животном, он не понял, не разобрал шутку или мою попытку сблизиться. Он ужаснулся. Внезапно разозлился, что я могу посягнуть на его мир молодости и возможностей, влюбленностей, и тайных деяний под одеялом (в одиночестве).

– Ты даже не знаешь, что такое тотемное животное, – огрызнулся он. – Другой человек не может быть твоим тотемным животным.

– Я знаю, я пошутила! – сказала я с улыбкой, пытаясь вовлечь его в разговор. – Но она невероятная, не так ли? Словно понимает все о тайных желаниях, победах и ошибках. – Услышав ее по радио, я скачала ее последний альбом. Я включила ее на телефоне. – Послушай. – Я начала танцевать по кухне. Мы с Оли изначально сблизились на теме танцев. Раньше он залезал мне на ступни и я шагала с ним в странном, медленном и шаркающем танце, как когда-то со мной делал отец. Очевидно, теперь он был слишком большим для этого. Он выше меня! Он отлично танцует. Мне нравится за ним наблюдать. Нужно быть уверенным в себе подростком, чтобы танцевать где-либо, не то что на кухне со своей мамой. В тот день, когда я заговорила о Тейлор Свифт, я ждала, что он присоединится, но Оли просто нахмурился, скзал, что Тейлор Свифт – отстой и исчез в своей комнате. Я не помню, чтобы он с тех пор со мной танцевал.

Упиваясь роскошью пустого дома, я увеличиваю громкость и слушаю ее трогательные тексты и великолепные мелодии, пока мою пол на кухне. Она поет о юношеской любви и беззаботности. У нас с Марком никогда этого не было. Когда я с ним познакомилась, он уже был отцом, а я стала матерью, как только согласилась быть его девушкой – или по крайней мере заменой матери или почти матерью. И все же, слушая слова, меня отбрасывает еще дальше в дни огромных провалов, потрясающих последствий. Мне нравится танцевать, мне это доставляет огромное удовольствие. Я обожаю чистое сумасбродство этого. Время наедине с собой в воскресенье днем кажется запретным излишеством. Я начинаю качать бедрами, переставлять ноги, отбивать ритм. Скоро текст и музыка вторгаются в мое тело. Я поддаюсь им. Нет, это предполагает сопротивление – я бросаюсь в них. Я отпускаю себя. Я выплескиваю все. Обычно я все контролирую: себя, мою семью, время. Я относительно застенчивая, всегда думаю, какое впечатление произвожу. Но когда я танцую, все это отступает. Мои руки и ноги расслабляются, я трясу бедрами и головой. Швабра становится моим партнером в танце, я кручусь и верчусь.

Снаружи небо преображается из болезненно-серого в темное индиго, пока я убираю и танцую. Марк пишет, что они с мальчиками поехали к Пауле на ужин. Решение принято. Со мной не советуются, просто оповещают. Но я планировала сделать только сэндвичи к чаю, поэтому не могу жаловаться. Когда пол чист и все поверхности блестят, я убираю швабры, тряпки и ведро, но – настоящая Золушка, намеренная пойти на бал – продолжаю танцевать. Мой живот становится липким от пота, волосы облепляют затылок, и я от этого в восторге! Удовольствие, свобода – абсолютны.

Поэтому я так сильно злюсь на Марка и мальчиков, что забрали это у меня. Удовольствие. Свободу.

Я слышу их. Смех. Громкий и неуправляемый. Снаружи уже совсем темно, а у меня на кухне горит свет, словно я на сцене даю представление у всех на виду. Марк, Оли и Себ стоят у стеклянной двери патио, смеясь, как гиены. Я гадаю, как долго они наблюдали. Они вваливаются в дом, все еще смеясь. Беззаботно высмеивая меня.