Мне вдруг начинает казаться, что в квартире слишком тихо. В последние дни я почему-то боюсь тишины. Я иду в ванную и снова набираю в рот ополаскиватель, чтобы на зубах не отложился налёт от кофе. Смотрю на себя в зеркало. Сплёвываю.

Нужно чем-то занять своё время. Кофеин по-прежнему играет в крови, не позволяя расслабиться. У кофейного рая есть и обратная, адская сторона – два в одном по цене трёх в пяти. Может быть, просто что-нибудь посмотреть?

Мой выбор останавливается на старом голливудском фильме «Omen» – гордом детище далёкого 1976 года. С первого же взгляда на обложку я заключила, что кино определённо может похвастаться комичными кустистыми бровями Грегори Пека, олицетворявшего, должно быть, идеал красоты того времени.

Я расправляю скрученный ватман, прикреплённый к стене, закрываю жалюзи на окнах и вставляю в компьютер HDMI-кабель. Долго не получается найти пульт от проектора. Иногда вещи прячутся от меня, словно в моём доме живёт злой дух, который закидывает предметы в самые неожиданные места. Представим, что его зовут Гоги.

Я обхожу квартиру, рассеянно обводя глазами предметы. У меня слишком много разбросанной одежды, она скрывает за собой поверхности. Нужно будет прибрать. Наконец я обнаруживаю пульт завалившимся за батареей.

Спасибо, Гоги.

Я включаю проектор и погружаюсь в пугающий мир католической легенды про дьявольского ребёнка. Фильм, если честно, по-голливудски бездарный. Но в последнее время меня привлекает именно искусство низкого пошиба, – в него образы высшего уровня входят словно сами собой, помимо желания авторов. Это завораживает.

Ровно в семь раздался звонок домофона. Не поднимая трубку, я сразу нажала на клавишу с ключом, приоткрыла дверь на цепочку и выглянула наружу. Соседка добропорядочно оставила внешние двери открытыми, так что проблем возникнуть не должно. И действительно, уже через несколько минут курьер просунул в щель пакеты с заказом, торопливо забрал чаевые и удалился. Я даже не разглядела его лица. Идеально.

Я заняла себя сортировкой продуктов по полкам холодильника и шкафа, – в голове как бы сами собой переваривались картинки из фильма. Образы мальчика-дьявола причудливо сливались с полуистлевшими обрывками моего ночного сна, и я почувствовала, как по спине забегали волны холода.

Чем позже становилось, тем меньше во мне оставалось от дневной расслабленности. Где – то внутри зарождался страх. Около одиннадцати, пока я пыталась сконцентрироваться, чтобы читать историю про Мумми Тролля, пошёл дождь. Я снова почувствовала себя беззащитной.

Как же я ненавижу дождь. У меня начинается приступ клаустрофобии. Кажется, что вода подточит стены, они обрушатся на меня и придавят мне грудь. Мне вдруг сильно захотелось выкурить сигарету, жаль, что у меня дома их нет. Тлеющий огонь, подконтрольный моей власти, успокоил бы меня.

Нужно успокоиться без этого. Я представляю другую себя – сильную, уверенную, немного развязную. Я стою в шипованной кожаной куртке у андеграундного рок-клуба и лениво грызу в зубах сигарету, красную Marlboro. Я сексуально выпускаю изо рта клубы дыма, а откуда-то из-за моей спины доносятся приглушённые энергетические раскаты гитар.

Этот образ помогает. Мне немного легче. Я больше не чувствую себя маленькой беззащитной девочкой, и дождь уже почти не пугает. Какая же беспощадная вещь эти детские образы – остаются на всю жизнь, и никак, ничем, кроме, наверное, лоботомии, их не вывести. А я бы с радостью забыла половину своего детства, а может быть, и больше. Тогда бы я не дрожала сейчас вся в поту от безобидного летнего дождя. Но холодные руки по-прежнему тянутся ко мне откуда-то из-за окна. Какой-то тонкий, чуть слышный уху звук исходит от входной двери. Она злорадствует, чувствуя свою власть надо мной. И я лишь испуганная пленница, что бы я ни представляла в уме.