– Заметно, – ответил Хэнк, доставший из заплечной сумки нечто вроде карты. – Если мы выйдем с рассветом, то после полудня будем во втором приграничном замке, записанном в нашем контракте. До замка всего десять гран пути.

  – Надо поесть, потом вы с Таки принесете дрова и дичь, если получится, – бросил я длинноволосому. – Пленного тоже надо покормить.

  Они обернулись ко мне все. Только пленник сидел, затаившись, и молчал.

  – Тратить последние лепешки на этого гадского ублюдка?! – возмутился  Хэнк.

  – Ему придется идти с нами, если не хотите тащить его на плечах, надо кормить, – отрезал я, разглядывая заплесневшую лепешку, которую протянул мне Андерс. – Воды тоже придется дать, – уставился я самым жестким взглядом в лица своих подчиненных.

 Таки протянул мне свою флягу.

 Я отдал мальчишке лепешку и фляжку, пока остальные вытянулись на каменном полу и принялись жадно жевать невкусный хлеб  и глотать воду или что покрепче.

  – Руку хоть одну отвяжите, – прошипел мальчишка, кинув в меня полный ненависти взгляд.

  Да, я не подумал об этом, просто положив еду и воду на колени некроманта.

 Одну его руку я ему освободил. Сашка медленно отламывал по крошечному куску лепешки и запивал водой. Казалось, он не испытвал голода, просто неохотно  ел из вежливости, а если точнее сказать, жевал, чтобы не показать страха перед нами.

 Бойцы не сводили с него настороженных взглядов.

 После ужина бледное лицо парня не стало розовее. Даже губы остались по-прежнему серыми.

 Я связал его опять. Сел рядом.

 – Зачем? – в родном еще по-мальчишески ломком голосе звучала такая страшная безнадежность, что мне стало больно. – Тратите хлеб, воду, я ведь знаю, что убьете по дороге. До императора не добрался еще ни один некромант с начала восстания.

 – А тебя я довезу живым, – уверенно ответил я.

 Пацан будто впервые увидел меня. Он смотрел на меня долго, очень пристально, заговорил, только отвернувшись от меня, слова произносил с усилием:

 – Зачем так притворяться. Это же ты наступил мне на запястья уже потом, когда вы меня взяли. Нужды  в этом не было. Только издевательство. Пытка. Сломать хотел меня. Ты же знаешь, что у меня изранены руки, что они – мое оружие, в крови моя магия.

  Я молчал. Сказать, что это был не я, было опасно. И не поверил бы он. Мой родной измученный почти сломанный сын. За эти пятнадцать лет было много всего. Тревог, огорчений, детских болезней, обид. «Почему ты не женишься на маме?» Боли в его глазах из-за моего честного: «Я больше не люблю её, Сашка». Но и счастья, доверия, нежности и радости.

 Переходный возраст наступил как-то слишком быстро. Я подсунул сыну дело. Часть своей любимой работы. Поначалу всё стало только хуже. У него не выходило, он злился, скандалил, делал ошибки. Потом получилось. Он стал моим самым юным менеджером. Учился, стажировался, работал со мной, привыкал к тому, что я люблю его, но ничего ему не спущу. И к тому, что он может завалить продажи, может не сдать экзамены, даже сломать что-то в отлаженном механизме  компании, но останется моим любимым сыном. Работа на втором месте, родные и любимые на первом. И работал-то я ради них.

  Были ли родители у Сашки здесь? Любимая работа по ходу была. И еще какая. Поднимать мертвецов. Такое и в страшном сне мне не могло присниться.

  – Держись меня. Останешься жив, – наконец обдумал я и произнес коротенькую важную фразу.

   – Я слуга смерти. Я не боюсь её, – ответил он едва слышно.

   – Я видел смерть. Она стояла так же близко ко мне, как сидишь ты сейчас. Смерть не может быть благосклонной. Ты  её слуга, но для неё это неважно, – вырвалось у меня, прежде, чем я успел подумать, -- перед нею все равны.