***

Та история началась одним мартовским днём 1890 года в уездном городе Кириллове, когда до окружного надзирателя Вельской удельной конторы, коллежского асессора Владимира Фёдоровича Николя дошла весть о возмутительном самоуправстве. Сделав некоторые распоряжения, Владимир Фёдорович составил рапорт начальству в Вельск.

Нарушителем надзирательского покоя оказался старый священник Шалгободуновского прихода Ромашевской волости Гавриил Фрязинов. Двумя годами ранее он обратился в Новгородское губернское правление за разрешением на расширение территории приходского кладбища. Ситуация в Шалге складывалась поистине плачевная.

Кладбище находилось в полуверсте от церкви между деревнями Фоминской и Ларионовской в урочище Шумиха на удельной земле, и считалось старым лет за тридцать до этого. «Ныне кладбище наше дошло до того, что прихожане, ставя гроб на гроб, не имеют возможности закрывать землей умерших, как следует», – жаловался священник. Через полтора года губернское правление прочло его обращение и дало добро, отправив нужные письма в уездные ведомства.

По прошествии четырёх месяцев становой пристав, выражаясь бюрократически, в присутствии шальских жителей открыл новый участок кладбища, являющийся продолжением старого. Но случилась заминка: на новом участке росли деревья, от которых необходимо было избавиться. Почётная обязанность по расчистке кладбища выпала тому, кто писал просьбы в губернское правление – семидесятилетнему священнику.

Гавриил Фёдорович, однако, не растерялся и успел вырубить двенадцать ёлок, прежде чем его остановили. Из служебной переписки было не совсем ясно, кто это сделал, потому что штраф за незаконную порубку ему выписали двумя месяцами позже – когда окружной надзиратель получил ответ на свой рапорт. Стволы вырубленных деревьев священник отдал на сохранение лесному сторожу, а ненужную хвою вывез.

Надо сказать, что Вельская удельная контора отреагировала на мартовский рапорт чувствительно, и рассерженные письма пришли всем – Владимиру Фёдоровичу Николя, Кирилловскому уездному полицейскому управлению и даже Новгородскому губернскому правлению. «На основании какого закона сделан отвод удельного участка земли без согласия на то удельного ведомства?» – гневно вопрошал управляющий конторой Николаев, попутно напоминая адресатам, для чего они находятся на своих местах.

Окружной надзиратель поспешил оправдаться за себя и за полицейское управление: дескать, противоправные действия были пресечены, а виновные наказаны. Вот вам чертёж кладбища, вот вам копия разрешения на открытие нового участка от губернского правления на имя Фрязинова, а вот вам акт о незаконной порубке леса тем же Фрязиновым с суммой выписанного ему штрафа.

Губернское правление отнеслось к письму конторы весьма равнодушно. Обратно в Вельск ушло послание, в котором чёрным по серому разъяснялось: священнику было дано только право на открытие кладбища – ни больше, ни меньше. О конкретном участке разговора никакого не велось, и вообще, разбирайтесь между собой сами.

Старого священника тоже вынудили писать ходатайство на адрес удельной конторы. Гавриил Фёдорович снова не растерялся и написал как есть: мест на деревенском погосте давно нет, покойников не знаешь, как закрыть этой несчастной удельной землёй, открыть новое кладбище в другом месте возможности никакой не имеется, потому что кругом одни болота, зато старое кладбище очень даже можно расширить, поскольку оно стоит от деревень на хорошем расстоянии.

К июню 1890-го управляющий конторой Николаев то ли остыл от гнева, то ли внимательно прочёл письма и осознал всю безысходность происходящего. Теперь в Министерство императорского двора и уделов полетел уже его рапорт. В своём рапорте управляющий довольно грустным тоном пересказал обо всём случившемся в Шалгободуновском приходе и сослался на то, что злого умысла в том происшествии не было. Мол, кладбище старое-престарое, а потому он – Николаев – просит выделить шальским прихожанам участок земли со всеми его ёлками на безвозмездной основе. Случилось поистине удивительное дело: рапорт дошёл сначала до министра, а затем и до императора.