– Он смышленый парень.

– Ему повезло, что его не убили. Охрана забрала у него письмо для Реца. Но поскольку герцог уже несколько часов совещался с королем, письмо не могло быть доставлено. Вскрыть его тоже не решались. Мальчишку никто не мог понять, и его заперли в буфетной, пока все не выяснится. Я подозреваю, что к тому времени его могли избить до полусмерти. Похоже, ваши слуги и друзья проявляют удивительную преданность.

– Будь у меня больше друзей, я не попал бы в этот переплет. Почему меня арестовали?

– Понятия не имею. Мальчишка поднял в буфетной такой шум, что охрана выволокла его оттуда и собиралась вышвырнуть из дворца. Именно этот процесс я и застал, когда проходил мимо со срочным поручением. Ваш слуга бросился к моим ногам и стал бормотать «Аве Мария». Я взял на себя смелость вскрыть письмо, поскольку предполагал, кто его автор. Надеюсь, вы простите мне эту дерзость.

– Целиком и полностью.

– Я позаботился о мальчишке, выполнил свои поручения, беспрерывно умножавшиеся, и вот я здесь… хотя мне предстоит еще много дел, прежде чем окончится эта черная ночь.

Вздохнув, де Торси нетерпеливо оглянулся на дверь, ожидая появления Грегуара:

– Он там сам шьет сорочку?

Тангейзер вернулся в гостиную. Крестильная сорочка имела ценность только с точки зрения чувств, а в данный момент о сантиментах было лучше всего забыть. Рыцарь увидел, что его лакей направляется в спальню с кувшином воды в руках. Сверток с сорочкой был зажат у него под мышкой.

– Черт возьми, приятель, что ты делаешь? – возмутился Матиас.

– Другой пленник попросил воды, во сне, – пролепетал мальчик.

– Будь он проклят, этот другой пленник! Сунь сверток под рубашку и пойдем.

Из спальни донесся хриплый стон. Тангейзер схватил канделябр, вырвал из рук Грегуара кувшин и бросился в спальню, надеясь, что ошибся. Быстрым шагом он пересек комнату, опустил канделябр к тюфяку и перевернул пленника на спину:

– Орланду!..

За стенами, лишенными окон, снова послышался звон колоколов.

Щеки Орланду Людовичи ввалились, лоб его был липким от пота. Матиас приподнял ему веки. Глаза юноши ввалились, а зрачки сжались в маленькие точки – он был без сознания. Иоаннит просунул руку пасынку под плечи и сквозь мокрую от пота рубашку почувствовал жар его тела. Опиум и лихорадка. Он приподнял Орланду, не обращая внимания на его стоны, поднес кувшин к его губам и влил немного воды ему в рот. Юноша глотнул.

Тангейзер поставил кувшин на пол и снова опустил больного на тюфяк. Орланду был полностью одет. Сквозь разрез на левом рукаве виднелась повязка, охватывавшая его руку от локтя до подмышки. Пальцы госпитальера скользнули вдоль бинта. Ткань, вся в коричневых и грязно-желтых пятнах, была влажной на ощупь. Повязку наложили слишком туго, так что рука отекла. По обе стороны ткани кожа на ней покраснела и воспалилась. Матиас пощупал шею Орланду и обнаружил опухшие лимфатические узлы. Повязка скрывала серьезную рану, возможно, даже гангрену. Если отравленный гумор попадает в кровь, то за несколько часов убивает даже самого сильного человека.

В двери появился Арнольд:

– Прозвучал набат. Нам нужно уходить.

– Позови стражника.

Услышав, каким голосом рыцарь это произнес, де Торси не стал возражать. Тангейзер встал и посмотрел на Орланду. Это самый дорогой для него человек. После Карлы. Нужно очистить рану, удалить пораженную гниением плоть. Возможно, потребуется ампутировать руку. Может, снять повязку? Нет, вопрос поставлен неверно. Следует ли заняться этим здесь, в Лувре, или позже в другом месте? Для них обоих Лувр – это гнездо скорпионов. Он увезет отсюда Орланду. Если потребуется, то к рыцарям своего ордена, хотя Тампль находится на другом конце города. Перевозить больного не опаснее, чем оставлять здесь – во власти лихорадки и Доминика Ле Телье.