Скачки шли своим чередом, но Дженни ничего не слышала и не видела, кроме одной ложи. Она даже не замечала, что ее кавалер пристально наблюдает за ней. Он тоже направил свой бинокль на соседнюю с королевской ложу, от которой не могла отвести взгляда Дженни. Мистер Тендль, как звали кавалера Дженни, увидел в этой ложе двух изысканно одетых, необычайно красивых молодых женщин, за которыми высилась величественная фигура лорда Бенедикта, о котором столько говорил Лондон в этом сезоне. Рядом с лордом он заметил своего приятеля Сандру, чему немало удивился. Ему казалось, что Сандра просто болтает о своем знакомстве с лордом, а все оказалось правдой.

Затем Тендль увидел Николая и пастора, о котором ничего не знал, и лорда Мильдрея, которого много раз видел вместе с Сандрой и знал, что это его большой друг.

– Кто именно занимает ваше внимание в ложе лорда Бенедикта? Вы знаете Сандру, мисс Уодсворд? – спросил он свою даму, выказывавшую все признаки расстройства.

Дорого бы дала Дженни, чтобы вернуть себе самообладание и не выдать разрывавшей ей сердце тайны посторонним людям. Мысль, что мать увидит Алису и пастора и со свойственной ей бестактностью и невоспитанностью начнет сейчас же выкладывать о них всю подноготную, была для Дженни невыносима. Раздражение ее еще больше усилилось от сознания, что она сама привлекла внимание соседа к ложе лорда Бенедикта. Ей даже показалось, что взгляд лорда в ту минуту упал на нее. Но от этого, к ее удивлению, ей не стало тяжелее. Напротив, что-то чистое, как прохладная струя воздуха, вдруг освежило ее. Пасторша, услышавшая имя Сандры, спросила:

– Разве Сандра здесь? Вы его видите, мистер Тендль?

– Да нет, мама, мистер Тендль просто рассказывает мне о Сандре, – выразительно глядя на своего кавалера, ответила Дженни.

В это время, как назло, индус встал с места и, перегнувшись вперед, подал Алисе коробку конфет. Он и раньше выделялся среди британцев своей внешностью, а сейчас, в светлом костюме, выглядел особенно импозантно. На него и его очаровательных соседок, уже давно начавших привлекать всеобщее внимание, направились сотни биноклей, в том числе и бинокль леди Уодсворд-старшей.

– Ах, так вот какие штучки откалывают наши тихони! Вот как! Мы сидим на трибуне, а они в лучшей из лож! Ну, милейшая Алиса, это вам даром не пройдет!

Пасторша просто впала в бешенство. Шляпа ее съехала набок, на щеках выступили красные пятна, глаза метали молнии. Она стала безобразной. Бедная Дженни, знавшая по опыту, что теперь уже ничто не удержит в границах приличия ее мать, ломала голову над тем, как бы уехать со скачек и увезти ее домой, не дав ей устроить какой-нибудь скандал. Пасторша уже была готова вскочить со своего места и бежать к ложе лорда Бенедикта, чтобы изругать дочь и мужа, как вдруг почувствовала, что ее точно пригвоздила к месту чья-то рука и она была не в силах произнести ни слова. Она поняла, чей взгляд настиг ее и кто удержал ее в границах приличия.

Между тем скакуны и жокеи сменяли друг друга. Страсти людей, их азарт и жадность то стихали, то разгорались снова. Но в сердцах Дженни и пасторши ни на минуту не утихал сжигавший их огонь злобы, ревности и зависти.

– Посмотри, Алиса, мы считали, что наши туалеты слишком яркие. А вон там два платья, фиолетовое и зеленое – вот это краски! В Испании – и то было бы слишком ярко. Даже у нас в Азии таких красок не найдешь, – смеясь, говорила Наль.

Алиса, а вслед за ней пастор, Сандра и лорд Мильдрей подняли свои бинокли и посмотрели в ту сторону, куда смотрела Наль. У всех одновременно вырвалось: «Ах!» На лице Алисы, таком спокойном за мгновение до этого, не осталось ни кровинки.