Каждый занимал здесь свое почетное место. Например, старший сын друга прежнего хозяина, уже за первые дни своего пребывания в этих стенах заполучивший себе славу не менее противного скептика, чем отец его, поселился чуть не в подвале, и практически безвылазно копошился в архивах – он изучал все, что только можно было изучить, что только было у него на руках. Ему было интересно все, вплоть до сметы возможных покупок – пунктик прежней хозяйки. Он придирался ко всему – и даже если не к чему было придраться.

Он не верил, что смета покупок – это смета покупок, он же подозревал в ней зашифрованный список гостей, имена и сам факт приезда которых хозяева дома хотели скрыть; он постоянно, неустанно стучал по стенке самой разной очередностью и силой удара, вплоть до того, что сам же и придумал некий шифр, о котором не распространялся, но и сам пока не знал, куда его пристроить, но точно знал, что для чего-нибудь он пригодится – просто ничуть не сомневался в этом.

Но, в то же время, не был уверен ни в чем, кроме того, что следует продолжать работать с архивом, искать что-то сокрытое и разгадывать загадки, которых, быть может, и не было вовсе. Он прекрасно, более чем превосходно овладел этой наукой – если прекратит свою деятельность, свою бурную деятельность, то немедленно покатиться к пропасти в неизбежное помрачение рассудка. Он не мог жить без загадок.

И в этом они были очень схожи с уже упомянутой выше поселенкой.

И в этом был заключен их секрет бессмертия. Секрет их бессмертия.

Они называли вещи своими именами, но только так, как считали нужным – то есть, ни за что бы не признали вещь просто вещью, если были уверены – да и только хотели того – получить от нее что-то большее, какую-то выгоду, не предписанную функционалом. Они сами определяли свои возможности и возможности использования любой ситуации, любого предмета и всякого разговора – они выворачивали каждое слово так, что превращали их в единую мелодичную историю на пользу себе, и представляли все в таком свете, так хорошо, что одно только «но» напоминало о том, что не с блистательным прагматизмом дело имеется – но было в том и наследие прежнего хозяина дома, прагматика совершенного, которого эти двое гостей застали еще – на все, на все они ратовали и вновь не находили себе места, и вновь, даже самая мелодичная история не приходилась по вкусу им, и вновь, и снова и снова все опять было «НЕ ТО».

Они оба очень рассчитывали на артефакты, что в стенах этого дома и ими сокрыты, а потому каждый день, проведенный здесь, они проживали все с большим волнением, все чаще хотелось сорваться обоим и окунуться с головой в мир погребенный прошлых тайн и секретов – но это был мир чужих тайн и секретов, а они гости, и гостями с каждым днем оставались, и даже если бы еще задержали хоть на пару лет – и тогда бы таковыми являлись; у этого дома в настоящее время была только одна хозяйка. Но ее здесь не было. Ее здесь не было уже восемь лет.

Вторая дочь прежних хозяев исчезла еще в пятьдесят третьем году, и с тех пор ни слуху, ни духу не было о ней. Но невозможно пропасть незаметно на этих землях – у самой границы, у самого подножия гор: множество патрулей, караулов, шныряющих повсюду гостей неприкаянных и сумасшедших – уж кто-то бы выдал. А раз не было и подтверждения тому, что девушки нет в живых больше – то и говорить о таком не приходилось, и хозяйкой дому белокаменному она считалась.

Но дом этот всегда был полон гостей, и за редким исключением очередной такой не оставлял надежд своих заметить что-то чуть более волшебное, едва-едва чудесное в стенах его; дом этот знал многих героев – почти всех, до единого героев этой земли, а потому привлекал к себе внимание и манил неизменно, с каждым годом, в любую пору еще гостей, других гостей; и каждый из них оставлял свои следы в стенах белокаменных, и каждый – за редким исключением – находил, что искал.