– А можно мне осмотреть квартиру? – спросил Михаил.

– Осмотреть? Ну я не пойду. У нас осмотр проведен, протокол составлен, возможные объяснения получены. Могу предложить связаться с Дудиным, с ним договаривайтесь. Если найдете что-то интересное для нас, позвоните. Хорошо?

Михаил согласился и получил на клочке бумаги номер телефона Дудина. И на этом разговор с Крашенинниковым закончился.

Сразу же Михаил дозвонился до Дудина и договорился, что придет в квартиру через несколько минут. Пока он шел, размышлял о Крашенинникове и его реакции на это дело. Стоит ли на него обижаться за такую «помощь»? Сам он еще полгода назад находился в подобной ситуации. В сейфе десять–пятнадцать материалов по разным делам и направлениям, хотя по их внутренним нормам, как он знал, рекомендовано не более пяти материалов. Плюс суточные дежурства, которые изматывали так, что и за два дня не успеваешь полностью восстановиться. Но и это еще не всё. Если правильно распределить время, можно и с таким объемом справляться. Если бы… если бы не всевозможные проверяющие и контролирующие. С одной стороны – начальник, на которого в свою очередь нажимают его начальник, с другой стороны – прокурор, у которого своя задача. И если начальник просит и требует, чтобы где-то что-то «замяли, прикрыли» и тому подобное, чтобы красиво выглядела отчетность о проценте раскрываемости дел, то прокурор как раз наоборот – контролирует, чтобы не заминали. Свои внутренние проверяющие приезжали, поднимали не раскрытые дела и пробовали их прекратить. Они говорили, что процент раскрываемости должен быть минимум девяносто пять, а у них только девяносто. Где-то Михаил слышал, что в сороковых годах в Германии, где и преступности-то практически не было, раскрывалось около сорока процентов преступлений. А у них девяносто пять? Как так? «А вот так, – объясняли проверяющие: с нас требуют, куда же нам деваться?» Поэтому и фокусничали, как умели.

Помнился Михаилу и показательный случай «укрывательства» происшествия. Его коллега отказывал в возбуждении уголовного дела в связи с отсутствием состава преступления в происшествии, где потерпевший получил ножевое ранение. В постановлении коллега указал, что потерпевший «сам упал на торчащий нож». Это, как говорят, и смех, и грех. На совещании прокурор таким гневным тоном с красным лицом описал это, почти крича: «Что же по–вашему, потерпевший упал на нож, поднялся, а потом снова упал? Вы видели, что у него два ножевых ранения?! Два!» Сколько можно было бы вспомнить такого! Но сейчас Михаил решил этого не делать.

Вот и находился он, Михаил, в таком состоянии, как между молотом и наковальней. Крашенинников, судя по всему, в такой же ситуации. Что тут скажешь!

Крашенинников хочет как раз «замять» дело. Но почему? Да просто, чтобы им не заниматься, не тратить свое время попусту. Потому что здесь не просто. У него нет времени и желания браться за такое происшествие, где всё неочевидно, где нет явного «злодея». Михаил прекрасно помнил один случай, когда в «конторе» с целью повышения юридической грамотности выступал судья Сахаров, бывший когда-то опером. Он без обиняков, по–свойски, произнес в зале первую, как он выразился, заповедь юриста. По его мнению, она заключается в том, чтобы как можно скорее избавиться любыми возможными способами от материалов, которые поступили для работы. Это значило: отправить обратно, отказать в разбирательстве, сославшись на какие-нибудь собственные домыслы. Множество коллег Михаила исповедовали именно этот зовет «старшего товарища». Да и, что греха таить, Михаил тоже этим занимался. Возможно, отличало его только то, что он понимал это, переживал, хотя все равно шел в одном строю со всеми.