– Уже одиннадцать.

Леонид, не моргая заглянул в пустоту.

– Уже одиннадцать…

Вздрогнули от женского вопля. Мать.

К телу её не пустили. Да она и недолго сражалась за это. Оперлась о плечо одного из полицейских, схватилась за живот и начала всем телом шумно дышать. Её била дрожь, проступила испарина.

– Скорую! – крикнул кто-то из сотрудников.

Леонид с Ромой подошли к ней вплотную. Леонид тоже взял её под руку. Так опиралась на него сегодня жена. И дышала также и была болезненно переломлена, скрючена.

– Я… – Леонид хотел сказать дежурное «соболезную», но остановился. Пустое, бесполезное слово, – Я не знаю, что сказать. Но я знаю, что хочу поймать и наказать эту мразь, как можно скорее, потому…

– Лёня, не сейчас, – Рома схватил Лёню за плечо, но тот рывком сбросил руку.

– Расскажите, может в последние дни вы замечали что-то странное? В поведении ребёнка, например? Может, он рассказывал о каком-то новом знакомом, стал задерживаться после школы или ещё что?

– Лёня, прекрати! – прорычал шёпотом сквозь зубы Рома.

– Нет, нет, нет, ничего, – мать мальчика закрыла глаза и присела на корточки.

– Может, какие-то звонки странные?

– Нет.

– Может, что-то случилось, не связанное с ребёнком?

– Твою мать, Лёня! – Рома отошёл в сторону и закурил.

– Не знаю, не помню…

– Простите меня, но чем быстрее мы узнаем что-то новое, тем скорее сможем что-то предпринять, сможем действовать по горячим следам.

Женщина замолчала и тихо заплакала в ладони.

– Да мне теперь всё равно, – заговорила она сквозь плач, – Какая разница? Разве мой Сашенька встанет от этого и обнимет меня, а? Скажет мне – мамочка, я люблю тебя? Вы даже не представляете, какой он нежный был мальчик…

– Лёня, я тебя шокером ёбну, клянусь, если ты сейчас же не оставишь её в покое! – рявкнул Рома, выдыхая табачный дым в лицо Лёне, и в его правой руке реально был электрошокер.

К женщине подошли врачи скорой. Леонид отступил.

– Ты что, блять, творишь?

– Что я творю? Да, она права – её сын уже не поднимется, никогда не скажет ни слова, как и десять детей до него, но других ещё можно спасти! Сколько ещё эта сука будет ходить по улицам? Поэтому я не хочу больше терять ни секунды! Я хочу, как можно скорее хотя бы выйти на его след. Мы и так просрали десять лет! Чем мы вообще занимались всё это время, а?

– Раскрыли два десятка дел, осудили столько же тварей и спасли хер знает сколько жизней, вообще-то!

– Да и всё это херня, по сравнению с 11 трупами детей, Рома! Семь пацанов, четыре девочки. Самому старшему двенадцать лет.

– Я всё это знаю, хорош это всё время повторять. Ты чего добиваешься, хочешь вызвать у меня чувство вины? Не выйдет. Не я их убил. Или что – хочешь сказать, что я мог спасти кого-то из них, ты к этому клонишь? Но настолько херово работал, что этого не сделал, так?

– Нет, я не об этом.

– Еще бы об этом! Ты сам знаешь, что мы и днём и ночью пашем, я дома сутками не бываю, мои домашние уже забывать стали, как выгляжу! Но что, что теперь поделать-то, если эта сука умней или ему просто тупо везёт?! Смирись, такое бывает, даже у самых крутых спецов есть висяки и хуже того есть дела, которые никогда никто не раскроет!

– У меня такого не будет.

– Ах, вот в чём дело.

– Не понял?

– Всё ты понял! Грёбаное себялюбие или честолюбие, вот в чём дело.

– Что? Рома, я тебе рожу сейчас разобью!

– Давай! Я всегда говорил тебе, что думаю и сейчас от слов отказываться своих не буду. Ты просто не слышишь сам себя, а я вот всё подмечаю. Тебя бесит твой единственный за карьеру висяк, тебя бесит, что ты до сих пор майор из-за этого дела, когда тебе давно пора быть подполковником, тебя бесит, что скоро тебя попросят на пенсию, а дело в тупике!