– Ну, ты готов? – голос Мераба вернул меня в реальность. – Не то здесь заживо сгорим.

– Готов, как никогда! – вяло отозвался я.

Мы спрыгнули с буйка, Мераб грациозным подскоком Тарзана, я – бултыхнувшись ногами вниз, и поплыли. На этот раз Мераб меня не особенно обгонял, был рядом. Достигнув наконец-то, берега, мы повалились на песок. Тогда он и хлопнул меня по плечу.

– А ты молодец, – сказал. – Не так-то просто побороть водобоязнь. Девушки таких уважают. Особенно – строптивые. Ты уж мне поверь.

Я усмехнулся, не придавая значения его словам. Он хотел лишь меня взбодрить, ничего больше. Впоследствии мы с ним часто повторяли заплывы, и делал я это с удовольствием, осознавая, что страх во мне улетучивается.

Было в нашей команде немало людей, по-своему необычных. Директора фильма, главную фигуру на «фабрике», я видел всего пару раз, да и то издалека, он на всеобщее обозрение выставлять себя не любил. Зато заместителя его, Джемала, мог лицезреть чаще, чем хотелось бы, но исключительно в состоянии дремы. Дремал он стоя, сидя, лежа, в не зависимости от того, где находился: на съемках, в машине, в столовой во время обеда или же на «балу танцев», организуемым по вечерам неугомонным Симоном вокруг «тонвагена», изрыгающего из своих динамиков самые популярные шлягеры, и тем влекущего к себе всю окрестную молодежь. Импровизированная танцплощадка походила на муравейник и явно не скучала до 23-х часов, когда наступало время «комендантского часа» и пограничники включали свои прожекторы, сканирующие мощными лучами весь периметр прибрежной зоны, дабы в случае любой попытки нарушения гражданами государственной границы, незамедлительно ее пресечь. Хотя ни один старожил, даже будучи в сильном подпитии, не мог вспомнить имевший когда-нибудь место подобный прецедент. Под лучами прожекторов вышагивал по пляжу патруль военных, неизменно дававший команду: «Расходись!..» и все молодые люди в мгновенье ока, попарно рассыпались во всевозможно укромные места и закоулки. Джемал, как правило, не дожидаясь прихода пограничников, уводивший очередную пассию в рощу, в это время давно там дрыхнул, без разницы, находился ли в женских объятиях, или же оставался один.

Администратор Нодар, которому кроме собственных дел, приходилось заниматься и делами Джемала, был непоседой лет двадцати пяти, удержать которого на одном месте было так же непросто, как, скажем, выловить рыбу руками. Особенностью его представал нос с горбинкой, краснеющий в соответствии с количеством принятых в течение дня доз спиртного. Не смотря на удвоенную загруженность, со всеми поручениями Нодар справлялся на удивление легко, успевая при том не упустить случая пару раз за день, заглянуть во все три торговые точки, имевшиеся в селе Алахадзе. Вопрос к продавцам у него был один: – Спички есть? Даже малым детям было известно, что в летний сезон на море они являлись самым большим дефицитом. Естественно, ответом звучало: – Нет. – Тогда налей сто! – говорил Нодар, и залпом проглотив порцию огненной воды, мчался доставать мазут для лихтвагена или договариваться с рыбаками, чьи лодки Сократ непременно хотел видеть в кадре. У Нодара нашего часто возникали проблемы с наличностью, но он никогда не просил денег взаймы, а выпивку буфетчики выдавали ему в кредит, зная, что, получив суточные или зарплату, он в первую очередь рассчитается с ними. Квартировал Нодар в доме тракториста Чичико, такого же непоколебимого борца с трезвостью, поэтому, после каждого трудового дня, этот крепко поддавший и распевающий дуэт можно было узреть на веранде дома механизатора, а иногда, в момент наивысшего душевного вдохновения, то есть ближе к ночи – занимающимся вокалом уже в кабине трактора, совершающего замысловатые пируэты вокруг местного стадиона. Эскорт сопровождения состоял из сборища местных собак, в отличие от людей, обеспокоенных судьбой флагмана дружины совхозных «железных коней», поэтому и надрывавшихся ему вслед нескончаемым лаем изо всех собачьих сил.