Мое личное

Говоря о том, что у меня есть все Сосновое, я, в первую очередь, имела в виду природу. Ту, что находилась за территорией лагеря, и которую лагерные дети могли лицезреть лишь через решетку забора. Могли ли они через эту решетку почувствовать ее?

Хотя, если подумать, природа в Сосновом тоже была не простая.

Моя дружба с с многочисленной живностью Соснового сразу не сложилась. Начнём с собак, они тут водились двух видов, цепные и бездомные. И те и другие крайне крупные и злые на вид. Категория милого пса – домашнего любимца напрочь отсутствовала.

Кошки были сплошь хищными, драными и агрессивными.

Коровы, козы и овцы норовили боднуть, пнуть боком, укусить.

Лошади тоже производили впечатление абсолютно диких. Молодые цыгане скакали на них без седел по песчаным улицам, поднимая шум и пыль. Лошадей купали прямо на пляже, они повсюду оставляли лепешки, которые служили отличной пищей для мух и слепней.

Индюки, гуси, утки и куры свирепо охраняли свою территорию, клевались и носились за непрошеными гостями.

Ну и главный мой страх, это, конечно, насекомые.

Мухи летали полчищами. Сколько родители не клеили коричневые и белые липучки, похожие на сморщенные новогодние конфети, количество мух не уменьшалось. Живые и дохлые мухи были в лампах, между окнами, в еде, в питье, на стенах, на столе, на полу. Как-то в лесу на меня обрушилась паутина, битком набитая дохлыми мухами. Этот кошмар преследовал меня всю жизнь. Пауки, паутины, комары, осы, шмели, пчелы, оводы оккупировали все вокруг, казалось, невозможно было найти места, где не жужжала и не ползала бы какая-то живность. Бабочки и стрекозы на этом фоне уже не радовали, а тоже вызывали ужас.

Бабушка не сдавалась. Без нее мы бы давно опустили руки. Она инициировала забить окна по периметру марлей, марлю приделали на канцелярские кнопки. Сами мы всегда натирались пижмой, бальзамом «звездочка» и еще парой заменяющих друг друга средств, которые в дальнейшем отменялись, как неработающие. Кульминация ежедневных мероприятий по борьбе с насекомыми у нас всегда приходилась на вечер и тоже инициировалась бабушкой.

Перед каждым сном бабушка, минут по сорок, финально лупила по всем насекомым, которые ей попадались, полотенцами, книгами и даже палкой от швабры. Для каждого случая у нее находилось отдельное оружие. Иногда она впадала в азарт, и охота затягивалась. Однако, темными августовскими ночами требовалось быстрее гасить свет. Во-первых, свет привлекал внимание всяких сомнительных личностей, что было не безопасно, а во-вторых, на свет слетались стаями новые насекомые, которые плевать хотели на марли и липучки.

Учитывая мой ужас и отвращение перед лицом насекомых, можно сразу догадаться, что на любые укусы у меня возникала аллергия.

Но если не брать в расчет агрессивную живность, Сосновская природа была особенной. Она завораживала своей бесконечной щемящей красотой, покоряла навсегда, заставляла все прощать, кружила голову, учила любить и дышать полной грудью. Этот воздух хотелось пить про запас. Воздух соснового леса, прогретого солнцем, запах теплого асфальта, от которого отскакивали вверх брызги дождя, и в котором отражалось небо, таинственный аромат костров с реки и разнотравье летнего луга. Каждое время суток тут обладало своим запахом и цветом. Нигде, абсолютно нигде в мире я не видела таких закатов. И нигде больше сосны, с огромными корнями, в которых дети строили шалаши, не казались такими живыми.

Скалистые берега Красной реки около плотины высились как горы, испещренные сотами ласточкиных гнезд. Плотина виделась мне тогда такой же огромной как Ниагарский водопад, а разлив за плотиной – безбрежным океаном. И душа в таких местах ширилась, грозясь не уместиться в груди, так это было до боли красиво.