Зов, позвавший ее к жизни, повторялся еще несколько раз. Всегда зимой, всегда в полнолуние ветер кружил и уносил ее в пустыню, оживающая птичка пыталась спеть гимн неизвестному богу, но только через много лет ей удалось это сделать.

Волшебное существо возродилось из грязной кучи, куда жестокий властитель поверг лесную красавицу. Только выстриженная полоска на хохолке напоминает обо всех горестях, которые ей пришлось выстрадать. Возродилось даже желание петь для преданных слушателей и радовать их своими песнями. Захотелось…

Тамара замолчала, устремив взор на отражение звезд на темной ровной поверхности озера, на поблескивание крупиц соли, на бесконечную глубокую черноту пустыни, где перед ней затухали угли маленького костра.

– Интересная сказка, госпожа? – насмешливо проговорила Тамара, – убаюкала тебя? Ну и слава богам. Не нужно тебе знать о переживаниях слабой птички. Позволь мне уединиться невдалеке и насладиться покоем ночи.

– Посиди рядом, мне нужно подумать, – ответ хозяйки остановил собиравшуюся уже встать женщину.

Тишина и темнота укрыли пустыню. Даже узкий серп уходящего месяца скрылся за набежавшей тучей. Но возможны ли абсолютные проявления покоя и всякого отсутствия жизни? Наверное… Но только не здесь, где слабый свет далеких звезд не дает захватить власть над душами живых обитателей нижнего мира, мира, где биения множества сердец отпугивают богов ночи и смерти.

Две женщины сидели на ковре, погруженные в свои мысли и «слушали пустыню». Но вот тишину прервало глухое булькающее рычание, раздающееся прямо из глубины лежащей рядом с Лией собаки. Тут же промелькнула мысль:

–Лия, Тамара собирается встать, – Адат осторожно предупредила подругу – будь внимательна.

Лия положила ладонь на лобастую голову Гилы, и тут же властный голос прервал идиллию ночи:

– Не дергайся! Сиди, где сидишь. Твоя сказка еще не закончена. Я продолжу, а ты поправь, если я плохо запомнила или не поняла чего-то, – Лия-Тарбит на минуту застыла в задумчивости, и продолжила. – Пришла в себя птичка и обнаружила, что оказалась в новой клетке. Громадной, бескрайней, намного больше ее волшебного леса, но клетке, из которой без разрешения строгой хозяйки вырваться никак не получится. Нельзя сказать, что существование в неволе было так уж обременительно. Кормили вполне прилично, позволяли следить за собой, в некоторые дни подсыпали в корм вкусные семена и зерна. Отбросами питаться не приходилось. За все это приходилось выполнять простую работу, которая никак не могла сравниться с требованиями жестоких птицеловов.

Хитрая хозяйка каждому голубю нашла свою голубку, а когда появились птенцы, ни о каком побеге обитатели клетки даже не помышляли. Когда наша волшебная птица вновь обрела голос, она стала интересоваться окружающим, следить за собой, надеясь своим видом и пением заинтересовать какого-нибудь молодого обитателя клетки, внушить глупому голубку, что он орел, способный преодолеть все преграды и унести ее отсюда. Но такового не нашлось. Не нашлось желающих пойти против воли хозяйки и среди слуг, заботившихся о состоянии хозяйства. Оставалась надежда лишь на купцов, что изредка проезжали мимо клетки. Вот кто мог бы спрятать ее среди тюков и увезти на свободу, где она снова смогла бы сполна проявить свои таланты. Способности, переданные ей праматерью всех волшебных птиц, прекрасной Лилит, изгнанной из райского сада за желание быть равной с мужчиной, а иногда и выше него, не исчезли, не потерялись при переходе из одной грязной клетки в другую. Планы рождались в головке волшебной птицы, но, сильнее всяких цепей ее удерживал остриженный хохолок, знак принадлежности хозяйке, знак, от которого под страхом смерти не мог избавить ее ни один из поклонников выдающегося таланта. Даже не стал бы пробовать, потому что в царстве, где располагалась темница, действовали строгие законы великого царя Хаммурапи. Сказка без них будет неполной, а последняя клетка может показаться дворцом по сравнению с той норой, где может очутиться гордая самоуверенная птичка и ее слушатель, если нарушат закон.