Мантрой Сесила на протяжении всей его долгой карьеры стала безопасность Елизаветы. Он рассматривал отношения между двумя британскими королевами не в терминах «дружбы», а как почти вселенское противоборство добра и зла. В период между праздником в Руане и замужеством Марию готовили к тому, чтобы она предъявила претензии на английский престол, но после свадьбы она превратилась в стороннего наблюдателя, а иногда и жертву политики Гизов. Сесил никогда не понимал и не учитывал этого обстоятельства. Он относился к Марии так же, как к ее дядям, то есть как к вдохновителю и создателю международного католического заговора с целью свергнуть и убить Елизавету. Он уже был ее самым яростным и упорным противником.

Неприязнь Сесила вряд ли способствовала восстановлению добрых отношений, которое предлагала Мария, однако из-за высокомерия и претензий ее дядей именно на этом допущении, скорее всего, основывались все ее будущие отношения с Англией. Гизы сделали рискованную ставку и проиграли. Теперь сама Мария должна была попытаться перетасовать сброшенные ими карты.

Летом 1560 г. стали распространяться слухи о беременности Марии. Этот слух заслуживал всяческого доверия, потому что при наследственной монархии предполагалось, что правители должны как можно раньше вступать в брак и обзаводиться детьми для продолжения рода. В первую брачную ночь молодожены следовали установленному ритуалу. Мария и Франциск легли на брачное ложе, которое перед этим благословили и окропили святой водой. Что произошло ночью, осталось неизвестным, но после этого супруги спали раздельно. Как и во всех королевских семьях той эпохи, король и королева жили в отдельных покоях с отдельными спальнями, но Франциск имел право без предупреждения входить в комнату Марии в любое время дня и ночи, если испытывал потребность исполнить супружеский долг.

Для супруги короля Франции исполнение этого долга было приоритетным. Например, Екатерина Медичи в первые семь лет своего брака была особенно беззащитна перед любовницами короля, потому что испытывала отвращение к своему мужу. Только после рождения Франциска она почувствовала себя увереннее. Аналогичным образом, рождение сына и наследника укрепляло позиции Марии в государстве Валуа. Время было самым подходящим, и не в последнюю очередь потому, что ставило молодую королеву выше ее властной свекрови. Но с самой первой ночи Мария явно посчитала себя в положении. Она надевала свободные платья и настаивала, чтобы двор переехал из Фонтенбло в Сен-Жермен, где воздух был прохладнее.

Надежды Марии развеялись через шесть недель. К концу сентября выяснилось, что «беременность» ложная, и королева снова стала носить обычную одежду. Гизы не придали этому особого значения – они шутили, что у шестнадцатилетнего короля и семнадцатилетней королевы еще много времени для таких дел. А потом Франциск заболел. Он всегда был слабым ребенком, и из-за болезненности и низкого роста подданные называли его «маленьким королем».

В ноябре, вернувшись вечером с охоты, он пожаловался на головокружение и шум в ухе. В воскресенье Франциск упал в обморок в церкви, и вскоре у него проявилась острая, пронизывающая головная боль. Скорее всего, его страдания были вызваны инфекцией – когда из уха начала выделяться жидкость, короля немедленно уложили в постель, но вскоре стало ясно, что он серьезно болен; по всей видимости, это была опухоль головного мозга.

Дяди Марии, герцог де Гиз и кардинал Лотарингский, делали вид, что у короля всего лишь простуда, усиленная катаром, который, как они утверждали, затронул ухо. Но эта версия была малоубедительна. И когда в последний момент отменили обещанную испанскому послу аудиенцию, сразу при дворе распространились слухи о смертельной болезни или даже об отравлении короля.