На второй день свадьбы Женя не пошла. Она зашторила в своей квартире все окна, выключила телефон и все воскресенье сгорала от стыда.

В тот день ее побеспокоили только свидетели Иеговы.

– Вы верите в Бога? – участливо спросили они.

– Идите на…! – ответила Женя, и показав себя невоспитанной, хлопнула дверью перед их носом.

А потом до ночи сидела, не шевелясь, в кресле.

– Погуляла, блин.

Но Кеша, по всей видимости, не внял ни угрозам Жени, ни моральной этике.

Наташа изменилась, стала более рассеянной. Разговаривая по телефону, она уходила куда-нибудь в сторону. Часто улыбалась, смотря в пустоту. И если Костя не видел в этом надвигающейся беды, то Женя в отчаянье хваталась за голову. Наташа влюбилась, причем влюбилась по уши, но на все расспросы старшей сестры огрызалась, называла ее дурой и советовала заняться личной жизнью, нежели лезть в чужую.

Конечно, можно сослаться на излишнюю мнительность Жени, если бы Светик по секрету не поведала всему миру, что «видела этих двоих, выходящих из киношки». А Светик врать не будет. Прижатая к стене Наташа покаялась в страшном грехе – она изменила мужу, но просит отнестись с пониманием. Костя уже давно не обращает на супругу того внимания, какое уделял ей в несколько лет назад. Ни комплиментов, ни подарков, ни цветов без повода – ничего, чтобы Наташа лишний раз почувствовала себя любимой. Работа, вот основа его жизни. Рутина поглощает многие семьи, что поделать, но – хорошо это или плохо – Кеша внес в ее жизнь некоторую романтику. Он видит в Наташе женщину, и она счастлива, хотя и понимает, что творит ужасные вещи.

По завершении исповеди, Наташа разрыдалась, а вместе с ней Катя, Светик и Женя.

– Ну почему Костя тако-о-ой! – вопрошала Наташа, сидя на полу и стуча затылком об стену до тех пор, пока Светик не подложила ей под голову подушку.

Наташа пообещала исправиться, и сообща было принято решение никогда нечего никому не говорить. Ни Косте, ни Кеше.

И если Наташа еще вызывала чувство надежности, то Кеша таких надежд не подавал. Надо что-то делать, решила Женя той же ночью, слушая храп Валеры. Она-то в комплементах купается. Пока.

Олег уже поведал Кеше, что Крошка Джейн выпытала у Кати номер его телефона и «видимо, ожидается второй акт». Тут было, о чем обеспокоиться.

– Ал-ло! – отозвался Кеша на звонок, пытаясь за веселостью скрыть тревогу.

– Кеш, привет, – поздоровалась Женя.

– Здравствуй, Крошка Джейн! Какими судьбами?

– Да я тут узнала кое-что, относительно тебя.

Кеша нервно защелкал пальцами.

– Если поделишься, то узнаю и я.

– Ты тут у нас, оказывается… – здесь была сделана специальная пауза, – в театре работаешь?

Кеша облегченно вздохнул.

– Ну да, есть такой грех. Но у нас все вакансии заняты.

– Не-не-не, я о другом.

– Ну?

– У вас же там есть всякие платья?

Такой вопрос, как театральному работнику, ему еще не задавали.

– Тебе надеть нечего?

– Ну ты балбес, что ли?

– Причем тут балбес? Вон, однажды, Олег пришел на спектакль без костюма. Так я их с Катей за кулисы пропустил и выдал рабочую робу.

– Пропустил, значит, – обрадовалась Женя.

– Да я их спас, как пару, – заверил Кеша, – Катя ему такой скандал закатила.

– Какой же ты, оказывается, молодец!

– Так что там насчет платья?

– Мне нужно средневековое платье, – мечтательно произнесла Женя, – ну может, не обязательно средневековое, но обязательно что-нибудь такое же.

– Так. Ну, во-первых, это называется театральный костюм.

Женя презрительно фыркнула:

– Не надо так выпендриваться, ты же меня понял!

– Понял, но ты не забывай, где я работаю.

– Ах да, прости. Театр… Все дела… Значит, костюм. А во-вторых?