Но распластавшийся на земле старик вдруг тоненько икнул и раскрыл узкие глазки, окаймленные белесыми ресницами.

– Здрас-сте! – смущенно брякнула я, подавая деду руку и помогая ему сесть.

– И тебе подобру-поздорову, дочка! – Старик озадаченно ощупал здоровенную шишку, вздувшуюся на его лысине, и горестно вздохнул: – А не видела ли ты, дочка, чего это такое тяжеленное мне на голову упало?

– Видела! – смущенно кашлянула я. – Лопата…

– Вот ведь чудо чудное! – пораженно ахнул старик. – А с какой радости ей вдруг летать вздумалось? Я ведь ее давеча возле могилки вдовы Авдотьи оставил, кою поправить хотел. Так вот иду я себе и иду, о работе своей скорбной думаю, а тут бац – лопата…

– Ага, бац! – виновато подтвердила я, размышляя, стоит ли уточнять, что в роли этого самого «бац» выступила именно я. И тут меня осенило. – Так вы же кладбищенский смотритель! – обрадованно выпалила я.

– А кем же мне еще быть, дочка? – простодушно удивился старик. – Твоя правда – я здешний смотритель, а заодно и сторож, и гробовщик…

– Значит, все-таки не упырь? – на всякий случай переспросила я, мучимая жесточайшим раскаянием.

– Боги с тобой, дочка! – нервно вздрогнул и поспешно отмахнулся сторож. – Хотя немудрено и ошибиться. Ночью по моему кладбищу кто только не шастает. Вот, уже и лопаты летать начали… – Он снова потрогал здоровенную шишку и вздохнул. – Никакая сила их, супостатов проклятущих, не берет…

– Что, и мертвые из могил поднимаются? – скорее уточнила, чем предположила я.

– Не без того. Озорничают, неслухи, – смущенно вздохнул сторож. – Бардак сплошной в моем хозяйстве творится, дочка. Иногда штук по десять мертвяков за ночь по кладбищу гоняю и стыжу за поведение непотребное. Да только куда мне за всем поспеть, стар я стал, и рук у меня всего две…

– А вы связывайте своих резвых мертвецов и по пояс в землю закапывайте! – в шутку предложила я, но старик отнесся к моему предложению более чем серьезно.

– Дело говоришь, дочка! – согласно кивнул он. – Связанные-то они никуда не денутся.

– Пусть они еще за руки держатся, а вы их краской серой сверху покрасьте, сойдут за ограду! – Меня несло, и я сама почти не понимала, чего брякнула. Тут же прикусила свой болтливый язык, но было уже поздно.

– Экая ты, дочка, боевая! – крякнул старик, с моей помощью выбираясь на тропку между могилами и уводя меня в глубь кладбища. – Погляжу, ничего не боишься? – В голосе сторожа послышались лукавые нотки.

– А чего тут бояться? – совсем расхрабрилась я, довольная тем, что разговор ушел в сторону от треклятой лопаты. – Бояться нужно живых, а не мертвых…

– И то правда! – одобрительно кряхтел старик, не выпуская моих пальцев из своей заскорузлой ладони. – Пойдем, я тебя чайком напою…

Через несколько минут мы очутились в самом центре кладбища, возле небольшой сторожки, в окнах которой горел свет. Сторож распахнул скрипучую дверь и втолкнул меня внутрь хибары, даже не испросив на то моего согласия. Я перешагнула через порог и очутилась в комнатке, скудно освещенной парой сальных свечей, установленных на грубом деревянном столе. Подле стола стояли две лавки, на одной из них кто-то сидел…

«Орк! – сразу же решила я, рассматривая худощавого парня, испуганно косящегося на меня поверх здоровенной кружки. – Смуглый, волосы как вороново крыло, собраны в длинный хвост и открывают острые уши. Глаза черные, нос – с горбинкой, на шее ритуальные татуировки. Как пить дать, орк, хоть и симпатичный».

– Привет! – Я непринужденно уселась напротив парня и с благодарностью приняла чашку с чаем, поданную мне стариком. – А ты откуда здесь взялся?