Я родилась в 1927-м. У меня потом сложилось такое впечатление, что я им была не сильно нужна. Они явно не торопились с моим рождением: Вадька был, а зачем в доме ещё одно существо? Это я говорю без обиды, понимаю их в этом отношении. А конец 27-го года – уже можно было – началась вполне спокойная жизнь.

Мама, правда, говорила, что она меня и взять-то не умела, она меня как портфель – под мышку брала.

Но у бедного Вадьки судьба была трудная. Мама часто была им недовольна. У неё был характер жёсткий, а Вадька мальчишка. Да ещё немножко его натравливала на маму папина родня – он у них подолгу жил – у тёток.

А меня любили все. Мужики – совершенно загадочные существа. (Не знаю, как было в вашей семье). Мужчины хотят непременно мальчика, сына. Ладно. Дальше рождается девочка – девочку любят больше, чем сына. У папы было именно так.

Папа примерно год работал редактором газеты в Мелекессе. (Мама была серьёзной женщиной и понимала, что папу одного отпускать никуда нельзя, и мы уехали туда всей семьёй). В газете были коммунистически настроенные энтузиасты-ребята, неграмотные, но очень хотевшие учиться.

Папа их «мучил и жучил» как мог. И в конце концов, они ему выдали стихотворение после того, как его за ногу тяпнула собака:

Средь народа ходят толки

И упорная молва:

Шеф искусан на прогулке

Сворой бешенных собак.

Впрочем, это, братцы, враки.

Ведь в народе слух идёт:

Не редактора собаки,

А совсем наоборот!

Папа любил рассказывать это стихотворение и страшно хвалил его авторов. «Вы молодцы! Здесь есть как раз та лёгкость, какая и должна быть в сатире!»

Однажды папа уехал в Самару на турнир Поволжья по шахматам. Прислал маме телеграмму. Я так и не узнала, озорство это было или правдивая история, но мама чуть не упала в обморок. Папа писал: «За первое место дают корову, за второе – козу, за третье – поросёнка. Рассчитываю на первый приз». В 20-е годы такие призы вполне могли быть. «Что же мы будем делать с коровой?» – думала мама. Но папа за победу привёз деньги.

Маму сделали директором 7-й школы, и там ей дали служебную квартиру. Но когда я изволила родиться, то мама с директорского поста ушла. Потому что это «сокровище» надо было воспитывать. И вот тогда, в 1930 году, папе дали две комнаты в коммуналке. Сначала это была коммуналка просторная, а потом там накопилось народу много.

На примере нашей квартиры я размышляю о том, как менялось население Симбирска-Ульяновска. Гражданская война – бежали дворяне, купечество. Очень тихо проживал слой, который не хочется называть мещанами. Обыватели – в хорошем смысле этого слова. Они оставались, вполне приспособившись к советской власти.

Когда губернская аристократия схлынула, Ульяновск стал тихим, заштатным уездным городком. Оставалась кое-какая интеллигенция, но очень тихая.

Мои первые воспоминания: на мне платьице в виде рубашки – синее с красным горохом. И помню крыльцо: только что вымытое, деревянное, тёплое, мокрое.

Мы живём в бывшем доходном доме купца Акчурина в переулке Коммунаров (бывшем Жарковском, а теперь Матросова). Дом длинный, деревянный, рассчитанный, как я предполагаю, на три квартиры. Кто там до революции жил – бог его знает. Наверное, кто снимал, тот и жил. Мы жили в нём с 1930 года.

Акчурины, известный в Симбирской губ. род потомственных купцов, предпринимателей, многие из представителей которого занимались просветительской и благотворительной деятельностью. Начало роду положил государственный крестьянин с. Алексеевки Старо-Тимошкинского приказа Абдулла Акчурин, занимавшийся скупкой шерсти у местных жителей и её перепродажей. Его сыновья Курамша, Яхья, Сулейман и Ильяс получили право на торговлю по всей России и вышли в симбирское мещанство, оставив в истории края заметный след.