Как-то еду по загородному шоссе. Вечереет. Включаю наружное освещение. На ближайшем посту ГАИ останавливают:
– С вас «червончик!»
– За что?
– У Вас не горит передний габарит.
– Какой?
– Правый.
– Спасибо за подсказку. Я сейчас заменю лампочку. А насчет «червончика» я вынужден Вас разочаровать. «Червончика» не будет. В Правилах дорожного движения говорится о запрещении эксплуатации автомобиля с неработающим левым габаритом.
Инспектор пробормотал что-то вроде: «Все умные стали. Работать не с кем». После чего отпустил.
В следующий раз возвращаемся всем семейством с грибов по Киевскому шоссе в Москву. Перед Внуковым нас остановил сержантик и так игриво сказал, что я пьян и что в салоне все пьяные, включая детей. Физиономии у всех были красные. Но это и понятно: полдня в лесу, на осеннем солнышке и на ветру. Сержант сказал, что сейчас поедем на освидетельствование в медпункт аэропорта Внуково. Потом попытался занять водительское место, чего я сделать не дал, заявив, что ему право определения состояния водителей не дано, что этим занимаются медики. Что, пока они не вынесли решения, ему придется довольствоваться пассажирским сиденьем. Сели мы и поехали. При этом я сразу же развернул машину в сторону, обратную от медпункта. Сержант заерзал в кресле и стал интересоваться, куда мы едем. Я ответил, что на освидетельствование, которое может провести не только врач, но и командир дивизиона ГАИ, где он служит. Парень понял, что вляпался, вжался в сиденье и замолчал до конца поездки. Подъехали мы к зданию ГАИ, я взял его за руку и привел в кабинет командира. Предъявил подполковнику свои документы и рассказал, в чем суть вопроса. Подполковник наорал на сержантика, обещал содрать с него три шкуры. Он сказал, что тысячу раз объяснял своим подчиненным, как надо вести себя на дороге, предъявлять претензии водителям, имея для этого достаточно оснований. Затем он сказал, что «такой» человек, да еще на «такой» машине, да еще с семьей ездить пьяным не может. Машина по тем временам была, действительно, «такой» – новая «Волга» ГАЗ-24 черного цвета. Потом он выгнал сержантика из кабинета и обратился ко мне. Он сказал, что работать не с кем из-за низкого престижа и зарплаты в ГАИ, что идет к ним одна шушера, безграмотная и невоспитанная. Потом он попросил меня как офицер офицера не раздувать это дело, ограничившись сообщением ему. Обещал крепко наказать парня, в чем я смогу лично убедиться, проезжая здесь в следующий раз. Одновременно он вернул мне мое водительское удостоверение для беспрепятственного движения по Киевскому шоссе. Расстались мы с подполковником, довольные друг другом.
Из числа моих негативных сторон в офицерских характеристиках отмечены две.
Первая – недостаточное овладение вверенной техникой. Конечно, я знал характеристики и возможности своей аппаратуры, мог на ней работать. Но начальству хотелось, чтобы я еще умел ее ремонтировать и настраивать. Но это было выше моих сил. Я ведь не инженер-электронщик, а оперативный офицер. Потом у разных людей различные склонности. Многие матросы, имевшие высшее образование и прошедшие годичную подготовку в специальной школе, не воспринимали «морзянку», не могли перехватывать радиотелефонию, слабо разбирались в технике. Кому что дано. Один из моих матросиков ну ничего не тянул по специальности. Зато все время участвовал в самодеятельности, выпускал стенгазету, радиогазету части, вращался вокруг замполита, командира. Пришлось его списать из моего боевого подразделения в хозяйственное. Когда по прошествии определенного количества лет я перевелся в Москву, включаю телевизор и вижу этого матросика на экране в качестве диктора центрального телевидения. Вот так! Мужик нашел свое призвание, окончил университет.