С самого начала управления нового наместника (1845) яснее всего высказалось одно направление: возвышение всеми возможными способами туземной аристократии, даже мусульманской, хотя этой и не в такой степени, как грузинской и армянской, и покровительство вообще в служебных сферах туземному элементу. Князь Воронцов окружил себя адъютантами, чиновниками особых поручений и разными состоявшими при нем из туземных князей, переводившимися по этому случаю в гвардию; несколько княжон были назначены фрейлинами; все генералы и штаб-офицеры из князей, состоявшие до «при армии», то есть не у дел, получили весьма видные и значительные назначения; как в военном, так и в гражданском ведомствах лучшие места стали заниматься туземцами.

Большинство князей были бедны, обременены долгами, имения их были заложены; связанные множеством процессов и всяких запутанных дел, они были в затруднительных обстоятельствах, а жившие в Тифлисе в особенности; этим последним нужны были большие средства для придворных посещений и удовлетворения прихотям сильно развившейся роскоши, особенно по части женских нарядов. Грузины вообще тароваты, у них тоже широкая натура: раз попались в руки деньги, все забыто, и нужда, и долги, и недавнее критическое положение – в этом они не отстали от русских замашек. Два-три заезжих француза отлично воспользовались установившимися тогда в Тифлисе условиями общественной жизни и обирали княгинь, да и вообще дамскую публику, до непозволительных размеров, продавая на вес золота всякие тряпки и модные произведения своего Вавилона.

От внимания князя Воронцова не укрылась эта сторона быта грузинских князей, и благодаря его сильному покровительству ускорены были благоприятные решения тяжб, слагались со счетов казенные долги и взыскания, выдавались новые ссуды на условиях более чем льготных, отчуждались казенные и церковные имущества и т. п. Делалось это более или менее для всех вообще князей, но в частности особенно для двух-трех более приближенных семейств, что возбуждало зависть и досаду других.

Чтобы сблизить туземную аристократию с русскими, наместник покровительствовал и поощрял браки между княжнами и своими приближенными. По традиционным понятиям княжны грузинские в то время вообще выходили только за своих князей; за русских же – в виде редкого исключения, и то разве за аристократа, или очень важного по служебному положению, или протежируемого кем-нибудь из сильных мира сего. Хлопоты князя и княгини Воронцовых, конечно, увенчивались успехом, и союзов состоялось немало. Начало было сделано доктором Андреевским, хотя и не аристократом по происхождению, но стоявшим высоко вследствие положения, которое он занимал при князе.

Одним словом, и в официальной, и в частной своей деятельности наместник очевидно выказывал решительное предпочтение туземному высшему сословию. Нет ничего удивительного, что вследствие этого русская часть общества, особенно в Тифлисе и в высших служебных слоях, имевших возможность ближе и яснее видеть эту систему во всех ее проявлениях, была не совсем довольна и в своих порицаниях и суждениях невольно приняла оппозиционный характер. Такое настроение еще более усиливалось тем, что многие из туземных князей принимали посыпавшиеся на них милости как должную их званию и достоинствам дань и уже стали обращаться с русскими, даже с теми, у которых еще весьма недавно заискивали, с некоторым презрительно-покровительственным видом. Большинство русских объясняло эту систему князя Воронцова простым желанием приобрести популярность у туземцев, создав себе при жизни памятник, и обвиняло его в стремлении к этой личной цели даже в ущерб государственным интересам. Но как под впечатлением минуты ошибалась, очевидно, одна сторона, принимая все для нее делаемое за должное, так, конечно, ошибалась и другая, видя в действиях князя Михаила Семеновича исключительно эгоистическую цель искания популярности. Между этими двумя крайними мнениями истину приходится искать в середине.