Но отказались ли немцы от консервативной традиции ради фюрера? Германский нацизм и был продолжением немецкого консерватизма. Все немцы объединились при обороне частной собственности. Крестьянам не было дела до собственности трестов и монополий. Они любили собственность, свои участки. И в отличие от русских у них эти частные участки были.

Нет, немцы не отказались от традиции. Они остались верными своему немецкому государству. Русские люди, народ были верны царю и Российской империи, немцы – сначала своему государству. Вы думаете, в рациональном холодном мире собственности и денег отказались от древних каст? Ни в коем случае. Учение ревкома говорит с самого начала: традиционный (зерефный) мир не имеет полутонов. Мир гражданства, рынка и денег имеет таких полутонов множество. Они как резиновые амортизаторы, прокладки между стратами, салофан с пузыриками – смягчают отношения превосходства и унижения. В буржуазном мире не видно, кто господин, а кто его слуга. Снаружи все одинаковые ходят. Только хорошенько приглядевшись, можно найти разницу. Только по очень тонким деталям видно – старожилам и профессионалам. Касты есть везде. Детали и сигналы элиты перестали кричать и находится снаружи, чтобы за сто шагов было видно, кто есть кто. Это у первобытных народов все достоинства показываются одеждой и рисуются узорами на лице.

Немцы остались верными традиции немецкими полутонами. Они не стали переворачивать свою социальную пирамиду. Они не уничтожили свой средний класс. Потом ради власти и земли они не убивали дворян с помещиками. Очевидно, у немцев касты были помягче, перегородки между стратами прозрачнее.

Ремиды – просто фанатики государства.

Немецкие революционеры, немецкие волны возмущения подобрались к ремидам точно также, как русские крестьяне подошли в плотную к своим помещикам. Но не ликвидировали их, не забили до смерти, не зарезали, не насадили на вилы. А прислушались. Немецкие ремиды, эти немецкие фанатики Германии, второй Священной Римской империи и государства показались им знакомыми. Они увидели в них себя, но со временем. Зерефы становятся зеремидами, зеремиды ремидами – все последовательно и эволюционно. Даже в рефлексии. (Кто такой этот учитель или врач? Его прадед или дед были такими же крестьянами, а отец мещанином. Врач и учитель – это состоявшаяся карьера. Ну не может современное государство без них).

В странах же вековой деспотии пузырь лопается громко, пирамида переворачивается радикально. Нет постепенности, есть прыжок. К тому же пролетарии пришли не к адвокатам, не к врачам с учителями. И врачи с учителями не рассказали им беззвучно про великое государство губами. Они представляли из себя жалкое беззащитное ничтожество, такое же зажатое и бесправное, как и пришедшие «гости».

К тому же, если возбужденные крестьяне приходили к феодалам, они не договаривались. Они их уничтожали. Крестьянский бунт, он какой? Бессмысленный и беспощадный…

Если мы посмотрим на факты. То все новые вожди «трудящихся» вырезали «эксплуататоров» подобно восточным деспотам, но наоборот: раньше тираны казнили, теперь эксплуататоров уничтожали крестьяне и пролетарии. Кто такой пролетарий? Это бывший крестьянин, оторвавшийся от корней и место рождения. Культура общения одинаковая. Не феодальные деспоты вырезали крестьянское восстание, массы крестьян, как это было не раз, а много раз за века, а марксистские вожди вырезали всех феодалов. Жертвы и палачи поменялись местами. Но что было сделано на самом деле? На самом деле с феодальной точностью были вырезаны результаты местной эволюции. Это не только проглядывается в репрессиях Сталина. Посмотрите на подвиги революционеров в Кампучии. Под корень была вырезана вся местная интеллигенция, более менее образованные люди все погибли. Даже очкарики, человек, носящий очки – враг.