– то есть как к чему-то, требующему понимания в рамках общей структуры человеческого существования – короче говоря, как к антропологической, онтологической возможности. Только принимая такой подход, мы можем прийти к подлинному пониманию всей многообразной «симптоматики» экстравагантности. Только тогда мы сможем, к примеру, увидеть, каким образом и до какой степени можно проводить антропологическое различие между так называемыми (отнюдь не правильно) «экстравагантными идеями» маньяка>10, «экстравагантными» («ненормальными», «странными») жестами, языком или действиями шизофреника>11, и фобиями невротика – хотя мы и психопатологи, и обыватели, называем всех их «экстравагантными». По моему мнению, даже шизофреническое помешательство можно понять>12, только если с самого начала признать его экзистенциальной формой экстравагантности. То же самое верно и по отношению к «массовым явлениям» экстравагантности.

Однако вернемся к экстравагантности, рассматриваемой как структурное смещение антропологических пропорций. Горизонталь, как смысловой вектор, «выход в широкий мир» – в большей мере соответствует «дискурсивности», опытному постижению «мира», осмыслению его и овладению им, «расширению поля зрения», расширению понимания, перспективы и открытости навстречу «разноголосице» внешнего и внутреннего «мира». Аналогичным образом, вертикаль, как смысловой вектор – подъем вверх – в большей мере соответствует желанию преодолевать «земное притяжение», подняться над «тревогами земными» и давлением, а также желанию обрести открывающуюся «с большей высоты» перспективу, «возвышенный взгляд на вещи», как выражается Ибсен, – точку зрения, позволяющую человеку формировать, подчинять себе или, одним словом, использовать «познанное». Такое освоение мира в плане становления и реализации самости означает выбор самого себя. Выбор, будь то отдельного действия или же дела всей жизни, предполагает подъем или самовозвышение над конкретной земной ситуацией, а следовательно, над сферой знаемого и видимого. Но что означает это «над»? [6] Как красноречиво описано у Ницше в предисловии к произведению «Человеческое, слишком человеческое», это не означает «кругосветного плавания» искателя приключений, то есть земных переживаний; скорее это означает напряженное и многотрудное восхождение по «ступеням лестницы» проблемы оценивания [7], то есть определение порядка предпочтения.

Таким образом, подъем вверх – это не просто познание своего пути, знание в смысле опыта, кроме того, он подразумевает «обретение собственной позиции», выбор самого себя в смысле самореализации или достижения зрелости. Однако мы должны быть осторожны и не путать этот подъем вверх с собственно волей, в смысле психологического разграничения понимания, чувства и воли [8]. Скорее мы должны понимать (как намекает термин Блейлера «стремление»), что при подъеме человек, увлекаемый ввысь («на крыльях» страстей, желаний, настроений, а в конечном счете «фантазии», воображения), плавно переходит к решительному [9] «выбору позиции». Тем не менее антропологически мы должны четко проводить различие между определяющим настрой состоянием влекомости желаниями, идеями, идеалами и напряженным, многотрудным действием подъема по «ступенькам лестницы», позволяющего сравнивать эти желания, идеи и идеалы друг с другом в жизни, искусстве, философии и науке, переводить их в слова и деяния.

Эта концепция проливает свет на диспропорцию высоты – широты, лежащую в основе самой возможности «маниакальной идеации». Мы скоро увидим, что эта форма диспропорции настолько отличается от лежащей в основе экстравагантности, что мы даже не можем говорить о ней как об «экстравагантной идеации», но скорее, как о «полете идей» (термин, также используемый в психопатологии). Диспропорция высоты – широты присущая тому типу бытия-в-мире, который выражается в полете идей, отлична от той, примером которой служит экстравагантность. В первом случае диспропорция заключается в том, что вместо продвижения вперед размеренным шагом происходит скачок «в бесконечное». Горизонт, или поле видения «безгранично расширяется», но в то же время подъем вверх остается исключительно «vol imaginaire», влекомостью на крыльях желаний и «фантазий». В результате невозможно ни общее видение, как эмпирическая мудрость, ни проникновение в проблемную структуру конкретной ситуации (подъем в своей основе – это одновременно и проникновение, так как altitudo, по существу, относится как к высоте, так и к глубине), ни, таким образом, какая бы то ни было решительная позиция. Эта диспропорция высоты – широты уходит своими корнями в «чрезмерное» расширение рамок маниакального мира, с его всепроникающей изменчивостью; чрезмерное именно в том, что сфера подлинного одновременно подвергается процессу «уравнивания»