В армию я уходил самым последним из всех своих товарищей. Многие, уже отслужившие два года, рассказывали о своей службе, объясняли, как поступать в разных ситуациях и не опуститься, быть настоящим мужиком, уметь постоять за себя.

В спортивном отношении я был подтянут: бегал, отжимался и подтягивался на «отлично». Со спортом я был на «ты». Бесследно спортивные секции – лыжи, борьба, футбол – не прошли даром. В школе и на улице я очень часто дрался, чтобы постоять за себя и считал, что отслужу достойно. Как только получил повестку и оправился от небольшого шока, я побежал на улицу всем хвалиться. Ну и не грех было это событие отметить. В этот день я пришел домой «на рогах» и с этого дня ушел в свои мысли.

Из жизнерадостного и веселого раздолбая я превратился в тень. Проводив 28 декабря 1996 года своего последнего товарища, которого ждала служба по блату в 20 километрах от нашего города Егорьевска, я понял, что следующим буду я. У меня блата не было, и поэтому я хотел только одного – не попасть в Чечню, Дагестан или на таджико-афганскую границу. Уж очень я туда боялся попасть.

Не заметил, как сдал государственные экзамены, и 31 декабря получил диплом текстильного техникума. Следующий 1997 год начался для меня тяжело, да и вообще в моей жизни он оказался адом. Сразу же, 1 января, я слег с температурой в постель, и почти не вылезал из нее до 5 января. Была возможность взять отсрочку, но это означало, что пришлось бы ждать еще полгода до следующего призыва, так как из тех, кому давалась отсрочка из-за учебы, мы уходили среди последних. Поэтому я решил идти, а болезнь я счел мелочью.

Самое обидное, что я в жизни болел редко. Чтобы, например, увильнуть от учебы в техникуме, приходилось есть сахар с йодом для повышения температуры или постукивать по градуснику в поликлинике для получения больничной справки.

Девчонки у меня своей не было. В то время я уже понимал, что два года – большой срок и лишние расстройства на службе по поводу женского пола были ни к чему. Друзья бы описывали каждый шаг любимой, и меня это только расстраивало бы. За пару недель я со всеми девчонками разругался, а популярностью до этого пользовался у многих. Мне это, конечно, льстило, и я считал себя крутым парнем, потому что мог и на дискотеке потанцевать почти с любой свободной девушкой, и пообжиматься в подъездах. Главным козырем перед девчонками был факт умения играть на гитаре, и я им пел песни в подъездах. Девчата были просто без ума от моих песен и, как мне казалось, считали меня своим кумиром.

Доармейский возраст – самый опасный для любого подростка. Могло занести куда угодно – друзья-товарищи били стекла магазинов, школ, а я был с ними, стоял, смотрел и вместе со всеми убегал. Поэтому участковый меня, видимо, и называл безобидным и беззлобным хулиганом. С возрастом начинаешь понимать, что все эти компании в малолетнем возрасте – никакие не друзья. В конечном счете кто-то из них отошел на тот свет, кто-то сел за убийство, кто-то за воровство. Их десятки, тех, кто пытался научить меня «дышать» клей, бензин, курить травку, пить чистый спирт, глотать колеса (таблетки), от которых становишься дурачком. Они пытались вколоть мне в вену спирт, от чего я категорически отказался. Мне хватило одного раза, чтобы больше эту дрянь не пробовать. Но покурить простых сигарет и выпить водки, вина я себе отказать не мог. Откуда деньги брались, даже не вспомню, но почти каждый день мы пили подпольную водку, которая в то время продавалась в каждом ларьке. У родителей я старался денег не просить, прекрасно понимая, что жизненный период был очень сложным, жрать было нечего. И работы никакой не было, чтобы заработать денег. Только была одна надежда – пойти служить и через два года спокойно устроиться на работу. На шее у родителей сидеть не хотелось, да и не позволяла совесть.