Офицеры Лоскутов и Соловьев покинули штабную палатку. Подполковник Ветер остался с командиром части принимать вновь прибывших офицеров.

– Товарищ лейтенант, – обратился капитан Лоскутов к Алексею, когда они вышли из палатки, – Вы чем сейчас занимаетесь?

– Я до обеда свободен, а после обеда заступаю в наряд, – ответил Соловьев.

– Где вы остановились? – продолжал капитан.

– Вот в этой палатке, – показал Алексей.

– Это палатки технической батареи, а наши вон там будут стоять, идемте, я покажу.

Алексей с капитаном Лоскутовым прошли по аллее к сосновой опушке, где начинался ряд новых палаток.

– Вот, если хотите. Палатка бывших морских офицеров. Зайдем!? Разрешите!?

– Да, заходите! Кто там!? – послышались голоса из палатки.

Алексей и Лоскутов откинули брезентовый полог. В уютной палатке ощущался морской порядок. На табурете сидел спортивного телосложения молодой человек в тельняшке и пытался пришить к гимнастерке белоснежный подворотничок.

– Здравствуйте, – произнес Лоскутов.

– Здравия желаю, товарищ капитан, – ответил сидевший, продолжая шить.

– Сколько вас здесь живет? – спросил Лоскутов.

– Двое и две койки свободны, – ответил крепыш в тельняшке.

– Флотского офицера примите? – продолжал капитан Лоскутов, – вот этого лейтенанта, моего заместителя.

– Если желает. Вот, пожалуйста, эти две койки свободны.

– Ну что, согласны? – обратился к Алексею Лоскутов.

– Да, вот эту беру, – указал Алексей на койку стоящую в дальнем углу палатки.

– Что заканчивал? – спросил офицер в тельняшке.

– Севастопольское, – ответил Алексей.

– А-а, Нахимовское?!, – произнес, вставая с табурета, крепыш в тельняшке. Подал Алексею руку и добавил, – Геша.

– Алексей, – ответил Соловьев.

– Вот и хорошо, познакомились. Переселяйтесь, успеете еще наболтаться. – сказал Лоскутов и направился к выходу.

На очередном разводе зачитали приказ о назначении лейтенанта Соловьева заместителем командира стартовой батареи.

Перестук колес поезда «Харьков-Львов» размеренно отбивал знакомое та-тан-та-та, та-тан-та-та. Рудаков лежал на верхней полке и не выходил на остановках. Спать не хотелось. Голова раскалывалась. Не то от сумбурных проводов, не то от мыслей. То они, одна за другую цеплялись, и улетали. То, вдруг, одна и та же всё приходила и приходила. И никак не хотела улетать. Одна навязчивая мысль отбрасывала его в воспоминаниях назад, далеко-далеко.

Как же так могло случиться?

В сознании ясно вырисовывался полустанок. Поезд уже дал сигнал отправления. Стоянка всего минуту. Федор бросил в тамбур чемодан. Она схватила его за курсантский шеврон на рукаве и не отпускала. Федор уже впрыгнул на ступеньку, но она все-равно не отпускала его. Потом что-то кричала, но ничего не было слышно.

Пурга и вьюга, стук колес, шипение отходящего поезда и опять крики. Все смешалось в единый шум. Но ее пронзительный голос словно прорезал ночную тьму и даже сейчас был в его памяти. Мать тащила её к себе за руку, приговаривая:

– Да, на што он тебе сдався, такой жаних!

Федор, чего-то вдруг испугавшись, грубо оттолкнул ее от себя с криком: «Под колеса попадешь, дура!». И она застыла на перроне, в страхе и ужасе. Тьма ночи и вьюга поглотили её.

Поезд размеренно продолжал стучать знакомое та-тан-та-та, та-тан-та-та.. То проносились мимо разъезды, то проползали со скрипом на перегонах.

– Скоро уже, наверное, сходить, – спрашивал себя Рудаков и сам же отвечал, – Да нет, еще не скоро. Может, перед выходом взять и еще чего-нибудь перекусить?

Мысли опять возвращали Федора то к ней на полустанок, то в глубокое детство.

Как? Как же все произошло? А главное, как ему теперь быть?