Тщательно размыслив, поднял он руку.

– Истинная политика велит оставаться другом, – неторопко начал речь. – Девлет-хан изъявил желание быть в мире с Русью и союзную грамоту доставил, в которой обязуется в знак своей искренности воевать Литву. Шведы же и литовцы делают ужасные неистовства: жгут нивы и сёла, убивают боярских детей, ругаются над церквами, снимают кресты, колокола, иконы. Это наши владения! Наши деды ловили тут рыбу, косили сено, пахали землю! И я должен стоять за них крепко, а там что Бог даст! – торжественно заключил Иоанн.

И никто не посмел сказать поперёк царских повеленных слов.

Обозы с ратными запасами немедленно пошли к пределам Ливонии, и знатные воеводы, Иван Мстиславский и Пётр Шуйский, повели московские полки на неприятеля.

Пылая ревностью загладить неудачу первого похода, Саин-Булат предстал перед правителем и воскликнул с жаром:

– Отец мой сложил голову за русское государство, и я не пожалею живота своего! Куда ты меня, царь и великий князь, пошлёшь – всюду пойду и на всех недругов буду заодно!

Иоанн ласково взглянул на Саин-Булата.

– Господь благоволит мне, прибавляя доброго верного слугу, – произнёс растроганно и положил руку на плечо молодого хана: – Вверяю тебе передовую дружину, храбрейших людей. Вооружайся добре и отправляйся в Орешек.

Иван Васильевич быстрыми шагами сходил в царскую комнату и вернулся с весёлым восклицанием:

– Его я дарю тебе на память! Он всю тысячу золотом стоит! Пусть остережёт твою голову: она мне дороже всего на свете! – И в порыве великодушия вручил своему верному подданному золотой шелом[53], украшенный узорами и следами войны: вмятинами и царапинами.

Саин-Булат пробежал взглядом по высеченной на нём надписи: «Шелом князя Ивана Васильевича, великого князя, сына Василия Ивановича, господина всея Руси, самодержца», – и засверкали радостью тёмные глаза его.

В то время, как воеводы Мстиславский и Шуйский возглавляли победоносную русскую армию в Ливонии и, действуя в высшей степени удачно, с лёгкостью брали города, Саин-Булат направлялся в Карелию поучаться ратному искусству с небольшим полком.

Дорога, ведущая к Орешку, пролегала по пустынным, малонаселённым землям, наполненным непроходимыми лесами, опасными топями, холодными озёрами и реками, мчащимися стрелою по большим камням. Через гранитные валуны крепкие лошадки-битюги, жилясь, тащили пушки и возы с припасами и шатрами. В шатрах спали ратники, а сам воевода почивал на открытом воздухе, подостлавши под себя конский потник и положивши седло под голову.

В пути Саин-Булат был серьёзен и молчалив, но оживал, когда нужно было кого-либо ободрить и воодушевить.

Иногда попадались ветхие селения с немногими дворами. В одной из таких деревушек за Чёрной речкой войско остановилось на ночлег. Было в ней всего-то не более двух десятков домишек, и жило до сотни человек, да и то в основном дети и женщины.

Хата, куда постучались Саин-Булат и Юшко, была маленькая и худая, с въевшимся насмерть запахом тухлой рыбы. Отёрши у сеней ноги да и выкашлявшись, вошли вовнутрь.

– Дозволь, хозяйка, голову приклонить, – вежливо спросился заночевать Саин-Булат.

И старая карелка, опасливо глянув на воина в золотом шеломе, с саблей булатной, вызолоченной на боку, и на его товарища, постелила на пол сенник.