Константин инстинктивно протянул вперёд руку, к плечу девушки, желая повернуть её лицом к себе. В ответ нечеловеческий хохот, несущийся откуда-то сзади:

– Не тронь! Не твоя!

Тут же всё исчезло: и девушка, и зазеркальное пространство, и странная комната-трансформер. Остались только холод и пустота: ни всплеска чувств, ни всплеска мысли – словно в могиле. Костя рванулся на своей полке, просыпаясь в поту и ужасе.

– Ты что, касатик? – поинтересовалась баба Маня. – Я уж думала, что с полки упадёшь!

– Да так, – приходя в себя, ответил Константин. – Сон дурной приснился.

– А ты поди умойся, – посоветовала старушка, – и повтори три раза: куда вода – туда и сон! Всё и утечёт: вода всё плохое уносит.

Около двенадцати поезд прибыл в Саратов. Костя смотрел в окно рассеянным взглядом, всё ещё под впечатлением своего сна. Тихо наплывало здание вокзала – совсем незнакомое, словно впервые увиденное, а ведь когда-то он исходил тут всё вдоль и поперёк. Теперь же не узнавал ничего. Но это не озадачило – промелькнуло и погасло, как искра от затухающего костра.

И снова, как десять лет назад, он бродил по привокзальной площади, стоял перед памятником Дзержинского, припомнив, что тогда удивился, что железный Феликс встречает гостей города не анфасом, и даже не профилем, а – спиной.

– Знаковая поза: так же, как и вся российская власть – всегда, мягко говоря, спиной, – усмехнулся он мысленно.

Воспоминания возвращались медленно, постепенно, и скоро он забыл о странном сне, что так испугал его этой ночью. А через два часа Костя у же трясся в автобусе на Хвалынск. И дальше – на попутке до Ивановки.

Константин шёл по главной улице Ивановки, поглядывая по сторонам. Лето в разгаре, солнце клонилось к западу, но было ещё высоко над горизонтом. Рабочий день не закончился, потому на улице почти никого не было. Иногда любопытно-шумная ватага ребятишек выныривала откуда-то из подворотни и с гиканьем проносилась мимо поднимая пыль. При третьем её появлении Костя понял, что это одни и те же пацаны нарезают круги, не осмеливаясь подойти ближе.

Дом Рагозиных стоял на самом конце улицы, в отдалении начинался глубокий овраг, поросший невысоким кустарником и травой. А дальше, за горизонт уходила степь, перемежаясь невысокими меловыми курганами и лесопосадками. Ширь была необъятная: ни тебе бетонных коробок-домов, ни тебе машин. Константин прислушался, ожидая, что его окутает непривычная тишина. Ан, нет! Ширь звенела, пела на разные голоса – жила.

Он опустил вещмешок на скамеечку возле палисадника и присел сам, вытягивая ноги. Мальчишки, сделав очередной круг, с шумом унеслись прочь, вызывая у парня улыбку. Ему вспомнилось, как он сам когда-то носился вот так же по этой самой улице, в первый же день своего пребывания перезнакомившись со всеми местными пацанами.

– Потом столько было всего! – припоминая, улыбнулся Костя. – И набеги на сады, и походы за земляникой, и рыбалка на Волге, куда меня брал сосед дядька Николай. Столько интересного тогда было! Столько нового! Неизведанного…

Родина открывала свои красоты постепенно, словно исподволь приучая городского парнишку к своим таинствам, к своим секретам.

Сколько Константин созерцал местные красоты – неизвестно. Да и что ему оставалось: приехал без предупреждения, а потому его никто не ждал. На двери тётушкиного дома красовался большой замок. Оставалось одно: ждать самому.

Его внимание привлекло стадо коров, вынырнувшее со стороны оврага словно из под земли. Стадо подгонял пастушок с длинным кнутом, щёлкая им то с одного бока, то с другого: упрямые животные никак не хотели возвращаться домой, норовя улизнуть от всевидящего ока мальчишки. Но не тут-то было: маленькая собачонка своим заливистым лаем предупреждала об этом пастушка и тот немедленно возвращал животное в стадо.