Ринар промолчал, только отложил приборы, откидываясь на спинку стула. Так сделало бы любое здравомыслящее существо. Даже через его панцирь отчужденности проникло напряжение, повисшее в воздухе. Старый полукровка и молоденькая девушка смотрели друг другу в глаза, практически испепеляя взглядом. Вилка в руках Альмы уже порядком прогнулась. Ему же досталось место в первом ряду, спектакль обещал быть впечатляющим, хоть и достаточно рискованным.

– Вы настолько недовольны мной, учитель? Возможно, все дело в том, что ваши методы преподавания оставляют желать лучшего? – никогда Альма не допускала мысли, что виной всем ее неудачам его неспособность правильно преподнести материал. Он был всегда и даже сейчас оставался несомненным авторитетом. Но в этот момент грубость так и рвалась с губ, а это был один из самых мягких вариантов того, что Альма хотела бы бросить сейчас собеседнику в лицо.

Брови Ринара поползли вверх. Он никогда не видел девушку такой. Никогда еще не видел ее в гневе. Даже не подозревал, что она способна на такое сильное чувство. Пусть негативное, но слишком сильное для просто обиженного ребенка.

Зеленые глаза метали молнии, дыхание девушки участилось, крылья носа трепетали, будто выпуская жидкое пламя, рвущееся из груди.

– Ты забываешься, девочка моя, – Аргамон же наоборот был совершенно спокоен. – Но я не против получить твои извинения.

Сдержать гневного «ха» на выдохе, Альма не смогла. Это было просто за гранью добра и зла. Он специально сам начал этот разговор, сам спровоцировал на грубость лишь затем, чтоб унизить еще больше – требуя публичных извинений при Ринаре.

– Только после вас, Аргамон, – если он хотел услышать сдавленное «простите» и увидеть, как Альма снова потупит взгляд, усач явно прогадал.

Не спеша с ответом, мужчина хмыкнул. Что это должно было означать, девушке было не понятно.

А вот Аргамон триумфовал. Молодец, гелин. Наконец-то. Наконец-то в ней горел огонь. Огонь упрямства, гордости, искренности и силы, которые рано или поздно заставит одного упрямца открыть глаза шире. Он уже сейчас делал это.

Скрывая то, как он доволен происходящим, Аргамон пытался не смотреть на Ринара. Не замечать, как он неотрывно блуждает взглядом по полному гнева лицу Альмы, как вот уже долгие минуты не возвращается зрением и мыслями к приборам на противоположной стороне стола. Именно так должно было быть. Так, и никак иначе. Вот только она этого не замечает. Слишком погружена в свой гнев и унижение, чтоб замечать то, о чем еще недавно мечтала – его осмысленный взгляд.

– Думаешь, мне есть за что извиняться, гелин? Я ведь всего лишь сказал то, что есть на самом деле. Озвучил твои мысли. Я должен извиниться перед тобой за твои же мысли?

Выдержки ей еще явно не хватало. Вилка полетела на стол, сбивая на своем пути хрустальный бокал.

– Это был наш с вами разговор, Аргамон. И он должен был остаться между нами, – она требовала извинений не за правду, в которую искренне верила сама. Не за то, что оказалась слишком слаба в чарах. А за то, что эту правду он озвучил при человеке, в чьих глазах она не хотела казаться еще более жалкой, чем была на самом деле.

– Неужели у тебя есть секреты от нашего лорда?

– Аргамон, – вот теперь не выдержал уже Ринар. Он все так же неотрывно следил за тем, как лицо Альмы лучится гневом, но допускать взрыва не хотел.

Он не настолько глуп, чтобы не видеть, как учитель издевается над малышкой. И если она в силу возраста и положения покончить с этим издевательствам могла бы лишь спустившись до откровенной грубости или даже применения физической силы, он мог остановить подчиненного куда меньшей кровью.