В первом отделении были фортепианные пьесы Дебюсси. В перерыве нас разбудили громкие голоса студентов, и мы вышли подышать во внутренний дворик консерватории. Все второе отделение было отведено под «Болеро» Равеля, которое я знал почти наизусть и мог довольно похоже отстучать его нарастающий ритм. Но скучать не пришлось. Неподалеку от нас сидел парень, который слушал с закрытыми глазами и потихоньку начал сопровождать музыку руками. Наверное, с дирижерского факультета, успел подумать я, как вдруг заметил, что ускоряющийся темп музыки вызвал ускорение жестикуляции парня и вскоре его начало бросать из стороны в сторону. От падения в партер его удержали два соседа, которые, видимо, наблюдали это не в первый раз. Он открыл глаза, явно смутился и затих, прикрыв глаза.

Но, через некоторое время, его опять пришлось удерживать. И так – до самого конца. Более экспрессивного восприятия музыки я в жизни не видел. А парень остался в памяти как пример полного погружения в дело, которым занимаешься в жизни. Сейчас принято говорить «по жизни». Сравните эти два выражения, и вы поймете, насколько бледно и картонно звучит последний вариант. Это – скольжение по всему, что тебя окружает, без оставления следа в нем. И напоследок… Сейчас вместо «скольжение» сказали бы «серфинг».

Еще один шажок к необратимой потере смысла.

Блицкрига не получилось.

Он мечтал уволиться в один день на правах пенсионера. Но отдел кадров попросил его уволиться через три дня, поскольку ректор не успел подписать приказ.

Ладно, через три, так через три.

Готовился к этому шагу он давно. Еще год назад написал и вывесил в интернете книгу «Побег из стратегического курятника», в которой смешал перипетии собственной жизни с профессиональным опытом стратегического консультанта.

Работа в университете потеряла всякий смысл. Да, была удушающая атмосфера на заседаниях департамента и ученых советов всех уровней, но главная беда гнездилась там, где он меньше всего ожидал —в аудитории. Он потерял контакт со студентами.

Он перестал понимать их. Пропала обратная связь. Раньше они улыбались его шуткам и парадоксам. Внимательно слушали, когда он рассказывал им примеры из собственной богатой практики консалтинга и работы в различных фирмах.

А рассказать было о чем.

Судьба бросала его из университета в бизнес и обратно несколько раз. С каждой «ходкой» он возвращался к студентам с кучей живых примеров, которые в высшей школе неуклюже называли кейсами. Примеры были замешаны на жадности и предательстве. От них несло тупостью и ограниченностью весьма небедных людей. Из них прямо следовало, что количество полученных очередным персонажем денег было нелинейно связано с его интеллектом. И коэффициенты этой зависимости чаще всего были отрицательны.

Еще из них следовало, что нередко предприятия и компании федерального уровня управляются дилетантами и просто недалекими перепуганными людьми, которые имеют весьма приблизительное представление о принципах и законах менеджмента.

Попутно он решил весьма непростую задачу, сформулированную жестко – «если ты такой умный, почему такой бедный». Многие его друзья пасовали перед кажущейся справедливостью этой формулы – и действительно, почему? Ссылки на нестяжающих китайских мудрецов не спасали – в сторонке спокойно улыбались утопавшие в роскоши суфийские мудрецы. И примеры честной бедности тоже не утешали – быстро богатели не всегда тупые бандиты. Он сам знал коллег, которые, имея приличное образование и неплохие перспективы в науке, бросали докторантуры и становились фигурами федерального масштаба. Огорчала же его в этих метаморфозах, как то ни странно, самая малость. Он отчетливо понимал, что с этими ребятами, с которыми когда-то собирали мерзлую картошку под дождем в раскисшем поле, он уже никогда не столкнется в автобусе или метро. Даже в самолете они не пересекутся, поскольку попадут в разные салоны.