Дни и ночи перемешались, утро и вечер потеряли свою четкость, закат и восход утратили свою значимость.

Все так навалилось, что молодая женщина едва поспевала делать самое необходимое: работала в две смены, потому что две медсестры нежданно-негаданно уволились из отделения. По вечерам и выходным занималась с племянницей Юлькой, которую сестра вдруг решила отдать в математическую школу, а главное, не сводила глаз с Оксаны, которая по-прежнему никак не желала становиться мамой.

Наступление марта Дарья и не заметила, тем более что он никак не отличался от ушедшего в небытие февраля.

Безликий, бесцветный и безгласный март пришел согласно календарю, вовремя, но своей робостью и безразличностью сильно разочаровал горожан.

Точно так же подмораживало по ночам, так же свистел в подворотнях ветер и ничуть не успокоилась злобная метель, которая то и дело бросала в окна пригоршни снега и засыпала город ледяным крошевом.

Оксана, поселившаяся в кризисном центре, прошла, наконец, полное обследование. Странно, но ее совсем не волновало состояние младенца. Она даже попросила обомлевшую от неожиданности медсестру не говорить ей, кто родится – девочка или мальчик.

Дарья тихо бесилась. Она понимала, что это дело только Оксаны, и изменить ничего нельзя, но несправедливость происходящего ее нервировала и распаляла. Зойка тоже переживала, но не показывала виду, понимая, что Даша и так взвинчена и сердита.

Подруги старались изо всех сил. Поддерживали Оксану, приносили всякие вкусности, забирали на выходные к себе, покупали мелочи, необходимые для девушки и ее быта.

Однажды, сидя в кафе в очередную субботу, Дарья кивнула на заметно подросший живот.

– Слушай, Оксан. Может, все-таки попробуем с Софьей твоей поговорить, а? Ну, человек же она.

– Она, во-первых, не моя, а во-вторых, я уже говорила, что ничего ей не скажу.

– Но это же неправильно, – Зоя покраснела от досады. – Это ее кровинка, понимаешь? Внук или внучка. Это важно.

– Нет, – отрезала девушка, упрямо поджав губы. – Сказать – значит, попросить помощи.

– А что в этом плохого? Это не преступление. И помощи попросить можно. И даже нужно.

– Нет, – Оксана строптиво дернула плечом. – Я сама во всем виновата. Ее сын меня не завлекал, не насиловал, не обольщал. Я сама этого захотела.

– Да при чем здесь это? – Даша даже кулаком стукнула по столику. – Что ты заладила: я сама, я сама. Его, кстати, никто не обвиняет, хотя ты была еще несовершеннолетней! Но, как бы там ни было, он тоже имеет право знать, что у него будет ребенок.

– Я сказала – нет!

– Вот ты твердолобая, – Дарья вышла из себя. – Как же ты жить-то будешь с таким характером?

– Проживу как-нибудь, – Оксана недовольно отвернулась к окну и надолго замолчала.

Деликатная Зоя, помолчав, зашла с другой стороны.

– Оксан, но ведь хорошо, когда у малыша есть родственники. О себе не хочешь думать, о ребенке подумай. Родится крошечка, и чем больше взрослых рядом, тем лучше.

– Отстаньте, хватит уже, – не выдержав натиска, заплакала Оксана.

Роды приближались, а дело с мертвой точки не сдвигалось. В первую субботу марта Дарья пришла к Зойке поздно вечером.

– Не спишь, Муха?

– Да куда тут спать? Пока Катюшку уложила, потом стирала, вот только что обед закончила на завтра варить. Круговерть.

– И не говори, – Дарья плюхнулась на диван. – Тошно на все это смотреть.

– Перестань, – возразила Зоя. – Все, слава богу, идет своим чередом. Все живы-здоровы. Не гневи бога!

– Это да, все живы-здоровы. Но на душе неспокойно, словно предчувствие какое-то. У тебя нет такого?

– Я стараюсь плохие мысли не подпускать близко, а то потом от них не отвяжешься. А уж ты, известная оптимистка, тем более должна гнать всякие предчувствия. Что будет, то будет! Чего заранее похоронную песнь затягивать?