Теперь вот очередь Салли. Два года. Скорее, все же один. Отлично, подумал Салли. Тебя никогда не смущает, что ты не сумел лучше распорядиться жизнью, дарованной тебе Богом? Нечасто. Иногда.

– Ну и ладно, черт с тобой, – сказал Карл. – Не хочешь говорить о сексе, тогда я вернусь к работе. Для которой – ладно, признаюсь – мне действительно понадобится твой вонючий карлик. У меня есть задание, с которым он справится как никто.

– Рут, – позвал Салли и вновь указал на часы: – Десять минут двенадцатого. Его хватило ровно на три минуты. – И добавил, обращаясь к Карлу: – Так расскажи мне о ней, об этой работе. – Салли в общих чертах догадывался, но ему было любопытно послушать Карла.

– Я сам ему все объясню.

– Сперва объясни мне.

– А ты ему кто? Отец?

Вообще-то именно так Руб к Салли и относился, а потому, надо думать, Салли и чувствовал отеческую ответственность за Руба – не то что за родного сына, который неизменно взирал на Салли как на необъяснимую, однако бесспорную генетическую данность.

– Что, если это дерьмо, которое ты хочешь послать его выгребать, ядовитое?

– Ядовитое? Там лопнула канализационная труба. Она, конечно, воняет, но ядовитая вряд ли.

– Ты же не знаешь, что это, следовательно, там может быть что угодно.

Карл потер виски.

– Без денег ты мне нравился больше.

– Да ну? Тебе больше нравилось, когда я вынужден был ишачить на тебя по шестьдесят часов в неделю на холоде, обшивать дома гипсокартоном?

– По сорок. Это ты брал с меня как за шестьдесят. Боже, славное было время, – мечтательно вздохнул Карл с деланой ностальгией. – Видеть, как ты, точно Честер[9], заходишь в “Лошадь”, с головы до ног облепленный грязью и всяким дерьмом, и несет от тебя, как из письки матери Терезы. Для счастья мне было достаточно одного взгляда на тебя.

Странная штука: Салли тоже скучал по той поре – правда, Карлу он нипочем в этом не признался бы.

– В общем, – Карл значительно понизил голос, – это дерьмо не ядовитое, окей?

– Тебе-то откуда знать?

– Сам подумай. Что у нас рядом с фабрикой?

– Ничего. – Салли мысленным взором окинул коллектор, тянущийся вдоль Лаймрок-стрит. – Кроме старого…

– Именно, – перебил Карл. – Салотопенного завода. А помнишь, почему они закрылись? Нет, конечно, не помнишь. Ты не помнишь, что было вчера. Но если бы тебе не отшибло память, ты вспомнил бы, что они разругались с городом из-за неуплаты налогов и перенесли производство в Мохок. Гас считает, что они специально затопили коллектор. Типа подарка на прощанье.

– Вот только это было когда? Два года назад? Три?

– Это нас и озадачило. Мы пришли к выводу, что на фабрике надо заделать швы вдоль карнизов. В дождь крыша протекает. Казалось бы, ничего страшного, если б вода не копилась в подвале.

Салли кивнул: он наконец-то понял.

– И эта вода не дает просохнуть тому, что внизу.

– В идеальных условиях, – продолжал Карл, – скажем, если после недели дождей настала жа…

– Двойная ставка, – перебил Салли.

– Что?

– Сколько бы ты ни заплатил Рубу за последнюю паршивую работенку, за эту заплатишь вдвое.

– Ну да, конечно. Вот об этом ты помнишь. Обираешь старого друга Карла при каждом удобном случае. Почему я вообще с тобой разговариваю?

– Даже тройная, – подумав, сказал Салли.

– Хорошо, я найду другого. Думаешь, Руб единственный недоумок в Бате, кому нужна работа?

И в этом он прав.

– Ладно, двойная.

– Идет, – выпалил Карл, и Салли понял, что уступил слишком быстро. – Считаешь, тебе удастся его уговорить?

– Не знаю. Он тебя ненавидит.

Карл встал.

– Скажи ему, что меня любишь ты, – предложил он и направился в туалет. – Ведь он на все смотрит твоими глазами.