Толпа отпрянула.

Молодой человек рассмеялся: в пустой комнате валялись на полу рубашки и штаны строителей; дабы никто не стянул их одежду, кто-то из мастеровых вывесил магический ярлык.

Однако подлинным магом был не штукатур, а начальник милиции Тарадымов. Он имел книгу злых духов, вызывая их, когда нужно. Непокорные духи, занесённые в фолиант, давали обет полного и деятельного повиновения. На одной странице гримасничало изображение духа, на другой – закорючка его подписи, а под ней – имя нечистого, его звание и место.

Каждый дух был обязан по первому заклинанию являться к Тарадымову в настоящем человеческом виде, без уродства и безобразия, не нанося вреда тому, что капитан милиции получил от начальства, ни его пяти природным чувствам, ни его сослуживцам, ни дому, куда он их выкликал; не производя грохота, стука, шума, грозы, матерщины, чтобы Тарадымов их сразу замечал. На задаваемые вопросы любой должен отвечать только чистую правду, без лукавства и двусмысленностей, ясно, понятно, на языке вызывающего. А удовлетворив требования надзирателя, удаляться мирно, тихо, соблюдая условия появления.

Один дух, пожаловав к исправнику без приглашения, вёл себя не совсем корректно. Был обуян Бахусом и горланил:

Калина́, калина́,

Толстый дрын у Сталина,

Толще, чем у Рыкова,

У Петра Великова!

Он ворвался в кабинет, где капитан принимал бывшего студента, и завопил:

– Слушай, начальник! Отпусти меня! Я тебя знаю! Ты к Таньке в наш дом ходил…

– Трахтенберг! – взорвался Тарадымов. – Уберите поддонка! Где машина? Почему не отвезли в медвытрезвитель?

Подчинённый выволок пьяндылу в коридор. И там тот снова запел:

Ленин Сталина спросив:

– Где ты ступу заносив?

– На колхозному дворі

Товк макуху дітворі!

Капитан зачем-то полез в ящик стола, где валялись канцелярские скрепки, бритвенный станок, календарик с манекенщицей, оголяющей тяжёлые груди. За спиной офицера на стене напряжённо дышал «экран» слежки за негодяями, выпущенными из мест не столь отдалённых. Круглые клавиши пишущей машинки на столе смахивали на присоски осьминога.

– Вы почему не работаете? – задал трафаретный вопрос «застёгнутый на все пуговицы мундир». Он задумчиво посмотрел в окно на пионеров, собирающих во дворе макулатуру:

– Даже дети работают. Труд создал человека!

– Простите, прежде чем устроиться на работу, нужно прописаться.

– Вы обязаны приносить пользу Родине.

В кабинет вошла пышноватая помощница, держа под мышкой прошнурованную папку с бумажками на подпись… Сводящий с ума шёлковый шорох трущихся нежных ляжек. Гладышевский немедленно внутри себя окрестил её парижски-журнальным именем породистой лошади Вронского: – «Фру-фру»!

– У меня вся зарплата на колготки уходит! – с досадой воскликнула она, сидя на краю кровати и рассматривая затяжку на чулке перед тем, как одеться. Бывший студент, который опасался, что нижнее бельё у канцелярской крысы окажется менее красивым, чем предполагал, рассмеялся, сообщив ей, как Гитлер после покушения на него в бункере вскочил на ноги и выругался по поводу разорванных бомбой надетых впервые брюк.

– Прописки вам не будет! – дёрнув погонами, внезапно сыпанул в глаза молодому человеку горсть острых пятиконечных звёзд одудловатый мент, обрывая вспышку его эротической фантазии на самом любопытном месте.

– Почему?

– Вы с матерью разнополые. По закону, вам вместе в одной комнате жить нельзя.

– Матери и сыну?

– Да.

– Но…

– Жилплощадь у вас маленькая, район под снос…

– Но…

– Не шумите, не шумите! Я вас превосходно слышу… Приходите через неделю… Собирайте справки… Там увидим… И думайте о трудоустройстве. Мы не терпим тунеядцев!