– Я понимаю, чем для меня чревато это знание, – сказал Ручьёв негромко, – Несет оно не скорбь, а смерть. Поэтому я, извини, подстраховался. Подлинник и еще пара копий этой записи находятся в весьма надежных местах. Но пока я жив и живы те, кого я люблю (тут на его лицо набежала тень), этих записей не услышит никто.

Я умею хранить тайны, "Кузнец". Наведи обо мне справки и убедишься в этом.

Посему нам с тобой выгоднее всего ударить по рукам – ты не выдаешь меня своим, я не выдаю тебя и твоих соратников по борьбе с империализмом агентам Интерпола и Моссада.

…Кстати, один мальчонка, вместе с которым мы провели счастливое детство, сейчас служит в этом ведомстве шустрых ребят. Папа у него в посольстве служил, а мама была евреечкой… по крови. С фамилией Степанова. В те времена, сам знаешь, предпочитали не рисковать…

А потом оказалось – Рабинович она, а не Степанова! – Ручьёв рассмеялся, – Вот ведь превратности жизни и судьбы, правда?

– Правда,– медленно ответил "Кузнец" и вдруг со скоростью пантеры бросился на бывшего сослуживца.

Ручьёв сделал мгновенное, почти неуловимое движение, и экстремист-террорист растянулся на полу, хватая воздух ртом и не сводя с "Ржевского" ненавидящих глаз.

– Ну и глупо, – скучающим тоном сказал Ручьёв, – Знаю, все вы – наркоманы, психи и смертники… но зачем еще больше усложнять свою и так нелегкую жизнь?

Договоримся так, Юра, – теперь в руке Ручьёва оказался ТТ, дуло которого смотрело аккурат между глаз (серых в прошлом, а ныне ореховых) "Кузнеца", – Ты сейчас преспокойно уедешь отсюда на такси. И на вопросы, которые тебе зададут, ответишь – да, увы, забухал со старым другом.

Меня "прощупают", узнают, что я всего лишь скромный бизнесмен, порой промышляющий сбором "компры" – впрочем, вполне невинной относительно твоих нынешних друзей по оружию, конечно, – Ручьёв сверкнул короткой улыбкой, – Что я даже утаиваю некоторую долю доходов…

И сии мелкие прегрешения (к слову, обо мне еще ходят слухи как о прожженном бабнике) будут мне лишь на руку.

Твои боссы решат, что я подонок в сущности… отчасти… а для них подонки, видишь ли, менее опасны, нежели добропорядочные, законопослушные граждане. За мной какое-то время понаблюдают, а я сделаю вид, что ничего не замечаю…

Словом, у меня свой бизнес, у вас – свой, и пересекаться они не должны.

Тогда как если ты разоткровенничаешься о случившемся вчера… что ж, я смело могу считать себя трупом, но первым трупом в этом случае будет, Юра, твой. Причем, его здорово осквернят…

Ну так как? Взаимовыгодное сотрудничество или объявление войны?

– Первое, – пробормотал "Кузнец", вставая с пола, – У тебя черный пояс по карате, что ли?

Ручьёв рассмеялся.

– В самую точку.

– Недооценили тебя, "Ржевский", в свое время, – Юрий подал руку и владелец "Феникса" без колебаний ее пожал.

– Может, оценят еще, – сказал Ручьёв немного отстраненно. Будто говорил… сам с собой.

* * *

– Вот черт! – Анна с досады едва не ударила ладонями по рулю. Едва не остановилась впритирку к тротуару, там, где парковка решительно запрещена. И наконец едва не "поцеловала" в заднюю часть (это мы тактично выражаемся) идущую впереди подержанную "Ауди".

И все отчего?

Да от злости… на саму себя.

"Женщина за рулем – это нонсенс, – спокойный и снисходительный голос Зарецкого, – Посему, красавица моя, выбирай – автомобиль плюс наличие водителя, либо езда на такси, что во всех отношениях неудобно. Итак?"

"Некоторым женщинам противопоказано водить машину, – мягкий и слегка ироничный голос Ручьёва, – Но есть те, кто ездит грамотнее и аккуратнее любого мужика. Ты, любимая, могла бы относиться к последним, но не обижайся, ты порой бываешь рассеянна. Как любая творческая натура…"