Стоит ли говорить о том, что проживание в притоне не самым лучшим образом сказывалось на нашем рассудке? Из вышесказанного понятно, что весьма часто в наших рядах поселялся страх, большей частью неоправданный, но имеющий свои основания. Чтобы более точно обрисовать ситуацию, необходимо заметить, что главной целью всех постояльцев было всеми силами избежать похмелья. Именно оно и служило основным поводом для расстройств, и не столько физических, сколько умственных, и вот почему. Если в самый разгар веселья до слуха нашего доносился дверной звонок, то мы не задумываясь отворяли дверь на распашку и даже не глядя на звонившего впускали его внутрь. Таким образом, практически всегда, рядом с нами находились люди неизвестные, и быть может даже опасные, но об этом никто и думать не хотел. Совсем иначе обстояли дела, когда после очередного гулянья под рукой не оказывалось бутылки с вином. Каждого незнакомца, лежащего на полу и спящего мертвым сном, мы обыскивали, боясь как бы при нем не было ножа или удостоверения полицейского. Не находя ничего похожего, мы тем не менее не успокаивались, и продолжая видеть в неизвестном самое настоящее чудовище, начинали шуметь, дабы поскорее разбудить этого подозрительного человека и общими силами выставить его за дверь. Страх, доведенный нервозностью столь характерной для пьянчуг, до самой настоящей паранойи распространялся абсолютно на все предметы и явления имевшиеся в мире, да и на сам этот мир в целом.

Глядя на вещи через эту отвратительную призму, я совсем скоро стал самым настоящим паразитом. Практически не выходя на улицу, не посещая занятий и даже не думая устраиваться на службу, чтобы хоть как-то оплачивать свои попойки, я пудрил мозги впечатлительным девушкам и тянул из них все соки. Пленяя их своими разглагольствованиями о том, насколько убого все вокруг и даже давая всем своим обвинениям какие-то причудливые и велеречивые объяснения, я и не задумывался о том, насколько отвратительные мои собственные поступки. Все справедливо, я красив и умен, – оправдывал я себя – и если они позволяют так с ними обходится, то в том моей вины нет. Впрочем, наивность с которой я совершал те неблаговидные поступки и позже анализировал их, вряд ли бы могла пагубно сказаться хоть на ком-нибудь, кроме меня самого, и то только в той мере, в какой преодоление любой жизненной ступени вредит любому человеку. Я лишь водил себя за нос, что весьма распространено среди людей, зачастую лгущих и себе и другим, до самого последнего дня своей жизни.

9

Было бы ложью сказать, что человек на всех парах мчащийся в ад, задумывается над тем куда именно он направляется. Падение стремительно, и единственная мысль, которую оно быть может допускает, скорее является предчувствием, предчувствием конца. Не сложно догадаться, что предвосхищая своё столкновение с бездной человек не может ни видеть последствий, которые за ним последуют. Когда речь идет о падении, то всякая двойственность тут же отметается в сторону, предоставляя сухой и безжалостной конкретике разрешать исход этого события, настолько величавого насколько и постыдного. Пан или пропал, либо разобьешься на смерть, либо выживешь, и вроде бы других вариантов быть не может, но случай и здесь вносит свою лепту в жизнь несчастного человека, и насмехаясь, делает из него калеку, сломавшего себе все кости. Обездвиженный, без всякой надежды на выздоровление, этот страдалец, постепенно смиряется с выпавшей на его долю участью, свыкается со зрелищем неустанных оргий и мало-помалу, за неимением иного занятия, начинает питать надежду стать их участником.