Именно так и поступала комиссия. Большинство шотландцев жили в восточной, прибрежной части Ульстера, но представители короля добирались туда, куда им было нужно. В каждом районе они разбивались на небольшие группы, но в сопровождении солдат, и просто шли от двери к двери. Любой шотландец, хоть местный житель, хоть гость, вынужден был давать клятву. Дойл сам выслушал ее от сотен человек, протягивая им небольшую потрепанную Библию.

Шотландцам это не нравилось. Черная Клятва – так они это называли. Но выбора у них не было. Через три недели Дойла поблагодарили и позволили вернуться домой. И он несколько дней в одиночестве путешествовал по провинции, прежде чем отправился назад.

По дороге домой, проезжая через Фингал, он свернул в сторону, чтобы переночевать у своего кузена Орландо.

Он с наслаждением поужинал с Орландо и его женой, а потом Мэри оставила мужчин наедине. Орландо очень хотел узнать о действиях комиссии, а Дойл в равной мере хотел поделиться мыслями с умным адвокатом-католиком. Орландо спрашивал: хотят шотландцы в Ульстере также образовать Ковенант или собираются переправиться через море и там присоединиться к своим?

– Когда вы туда отправились, в Дублине многие были напуганы как никогда прежде, – объяснил он.

– Не думаю, что там есть какая-то опасность, – ответил Дойл. – Конечно, сообщение через пролив между Ульстером и Шотландией существует. И всегда существовало. Но положение здесь и там совершенно разное. В Ульстере шотландские пресвитерианцы в меньшинстве. Им приходится вести себя тихо, хотя, без сомнения, они хотели бы помочь Шотландии, если бы могли, и они с восторгом наблюдали, как там унизили короля Карла.

– Я пытаюсь вообразить огромную общину докторов Пинчеров, – с улыбкой сказал Орландо.

– Знаешь, они весьма честны, горды и трудолюбивы. А кое в ком я заметил некоторый мрачный юмор, несмотря на обстоятельства. По правде говоря, Орландо, они мне понравились куда больше, чем доктор Пинчер. – Он немного помолчал, размышляя. – И еще в них есть некая сила, которой нет у доктора Пинчера и которая очень меня пугает.

– Пугает сильнее, чем доктор Пинчер?

– Да. Как я на все это смотрю? Пинчер тверд в своей религии. Мне может не нравиться его вера, и ты, католик, должен ее презирать. Но я не сомневаюсь в его искренности. Он верит страстно. А они не столь суровы. Но они не просто верят. Они знают. – Дойл пожал плечами и сухо улыбнулся. – А ты ведь не можешь на самом деле спорить с человеком, который знает.

– Но я тоже знаю, кузен Дойл. Я католик, и я знаю, что моя Церковь – истинная, что это вселенский голос всего христианского мира.

– Да, это так, и все же не совсем так. У тебя есть не только апостольская преемственность, но и полтора тысячелетия традиции, на которую ты опираешься. Католические святые не раз показывали себя. Католические философы усердно доказывали свою правоту, а Церковь время от времени проводит реформы внутри себя. Католическая церковь огромна, она древняя и мудрая и может судить на основе этого. В ней есть место для всего человеческого, гуманного, и она проявляет гибкость во многом, демонстрирует добрую волю… – Дойл помолчал, усмехаясь. – По крайней мере, на это следует надеяться.

– Ладно, давай вернемся к прежнему, – суховато произнес Орландо. – Ты увидел в шотландцах нечто злобное?

– Нет. Хотя люди могли бы озлобиться, когда с ними вот так обращаются. Они не злобны, они уверены. Они знают. Вот и все, что я могу тебе сказать.

– Ну, мы хотя бы должны быть благодарны за то, что там держится мир.

Дойл задумчиво кивнул, прежде чем продолжить, поскольку на уме у него было другое. Именно поэтому он и завернул к своему кузену-католику.