Съ моимъ тогдашнимъ пониманьемъ
Запрятанъ былъ на верхнемъ «ты».
Но удивленной стала лопнувшая сумка.
Надъ листьями у отмѣненныхъ еровъ
Одна звѣзда прошлась по крышѣ
И стала вырванной изъ жизни запятою.
А порція тепла не набиралась золотою
Пробоиной, которую теперь не слышитъ
Никто въ угрюмыхъ тайнахъ кавалеровъ.
А были годы въ радости огромной
И безъ того, что убрано. Куда?..
Не отпущу. Бороться не пристало.
Въ концѣ пути по возгласамъ изъ зала
Скажу, что сохранилъ я навсегда
Ту жизни часть кому-то полной.
О ней осталось много. Не прощаюсь.
Задоръ безпечно отрывается на ямахъ,
Похожихъ на дыханіе въ дождя промашкахъ.
На выжившихъ нелѣпостью бумажкахъ
Сломать придется при кальянахъ
Размазанное глупо, гдѣ въ посланія вчитаюсь.
«Ты на страницъ, другъ и чтецъ?..»
Ты на страницъ, другъ и чтецъ?
Знакомься съ тѣмъ, что мнѣ поможетъ
Себя не потерять въ весеннемъ полѣ.
По листьямъ мягко волей колонхоэ
Древесный мечъ въ тѣни положитъ
Со свѣтомъ ломаный гонецъ.
Все вижѵ наяву и помню внѣ…
Отъ оконъ до новинокъ въ алфавитѣ,
Но времени въ обрѣзъ. Потомъ скажу
О лѣтѣ въ проруби моржу.
Сейчасъ на днѣ спокойно спите
И соблюдайте пѣну на волнѣ!
По сбитой памяти мечусь однообразно:
На волосы смотрю во время оно,
Притягивая мощь противорѣчій.
За мигъ, за часъ вернувшись съ сѣчи,
Гласъ съ потолка дается въ формѣ стона
И клювамъ пѣтуховъ отходитъ то заразно.
Откинувъ то, что интересъ приноситъ,
Я чувствую себя въ тѣ стѣны напираемъ.
Не слизывай обрывочные фонари икотъ!
Тотъ рогоносецъ – книжный котъ,
Неровностью забора раздираемъ…
Мой разумъ быстро то соломинкою сноситъ!
«Утро. Рано. Около пяти…»
Утро. Рано. Около пяти.
Я на платформу выхожу устало.
На зданіи испариной кривится
Мой Петербургъ, моя столица!
Сознаніе кровь революцій отметало.
Великій городъ! За пріѣздъ прости.
За что прошу разсвѣтное прощенье?
За неожиданность не круглой даты
И вѣкъ мой, опоздавшій въ Рай.
Перешагну путей холодныхъ край,
Приму болотъ засыпанныхъ палаты,
Взгляну на океановъ шелушенье.
Я знать не могъ, что здѣсь петляютъ
По паутинѣ львиныхъ истукановъ
Друзья пера, что свѣтомъ мнѣ дается.
Стоишь ты. Дождь твой льется.
Растрелли улыбается изъ крановъ.
Опоры оконъ темнотой стрѣляютъ.
Поэты живы. И живетъ законъ
Не признавать ихъ до кончины.
Но не боюсь. Иду желѣзомъ паровоза,
Въ землѣ растущемъ, какъ заноза;
Летящемъ, не срѣзая мертвечины,
Поставивъ день рожденія на конъ.
Шестнадцать лѣтъ. Окраина. Подъѣзды.
Изъ форточекъ табакъ. Не только мой.
И разговоры про нескладность разныхъ темъ.
Приснится отдыхъ. Онъ вѣдь нуженъ всѣмъ,
Творящійся уставшихъ вѣкъ каймой.
Меня не замараютъ вычурные съѣзды.
Не такъ ужъ сильно измѣнилось все вокругъ.
Я не былъ здѣсь, но узнаю другое,
Что мнѣ окно показываетъ безпрестанно.
Вскричать бы что-нибудь а Іа «Асанна!»,
Но есть и болѣе на свѣтѣ дорогое,
Чѣмъ безъ стрѣлы въ рукѣ уставшей лукъ.
Писать продолжу. Только кофе стынетъ
И разговоръ не состоялся въ магазинѣ.
Но все прошло. Вернется все съ привѣтомъ.
Прошу у Господа, чтобъ не послѣднимъ лѣтомъ,
Помятымъ на разложенной резинѣ.
Ну все… Потомъ получше что-то хлынетъ.
Тотъ годъ остался не замѣченъ,
Внедряя боль, познанія о сущемъ,
Ломая ровное спасеніе до стѣнъ.
Не выплыветъ изъ вязи Карѳагенъ
Съ намѣреньемъ, ему присущимъ,
Въ которомъ камень основанія – извѣченъ.
Вернусь къ нему еще не разъ.
Онъ живъ и помнитъ золотое тоже.
Ахъ, да! Я не представилъ виноватыхъ.
Надъ склонами оазисовъ горбатыхъ
Испепеленъ мой Римъ. О, Боже!
Ужель собою ты сподобилъ насъ?
Немного въ сторону… И половина острововъ.
Пришествіе второе позолочено углами.
Безчисленная скорость не снимаетъ арфу,
Ревущую, смѣняющую Юлію на Марѳу,