Итак, мечтая лишь о том, чтобы выспаться, он повел машину по загруженным толпами улицам, удивляясь огромному количеству ребят из ультраортодоксальных школ, которые в этот день были освобождены от необходимости изучения Торы и нуждались в собственном шоу: например, беготне и криках, чем они и занимались с упоением, заполняя отлогие берега реки Яркон, несмотря на холодную погоду одетые совсем легко, и кисти цицит[13] свободно хлопали по ветру даже от легкого бриза.

Прежде, чем войти в здание, он смел все листья, принесенные ветром к порогу и завалившие главный вход. Отсутствие привычного идеального порядка квартиры сейчас поразило его, напоминая об отъезде жены, всегда пунктуально аккуратной. Он вернул на место красную свечу, выпавшую из подсвечника, включил верхний свет, подогрел ужин и наскоро проглотил его, после чего разделся и отправился в постель. Было ли это одинокое засыпание без надежды предаться любви достаточным поводом полностью отъединиться от мира?

Он без колебаний отключил телефон. Завтра после полудня Ирмиягу повезет Даниэлу в Дар-эс-Салам, откуда, как он обещал, всего легче дозвониться до Иерусалима. Филиппинцы заботливо следят за здоровьем его отца, армия заполучила Морана, чья теща обещала взять на себя все хлопоты, связанные с детьми, а прекрасный внешний вид Эфрати извиняет все ее промахи. Нофар в любом случае находится вне его контроля, даже если она каким-либо чудом заглянет к нему этим вечером.

Он снял очки, включил обогреватель, забрался в постель и натянул шерстяное одеяло.

Истинное удовольствие – лежать вот так, в непривычной тишине, нарушаемой лишь шуршанием газет рядом с ним. Да, все происходило без любовных объятий, которые он обещал ей, но отсутствие этих объятий может быть мудрым решением. Не исключено, что именно таким и было его отступление… И он подумал, что должен был предупредить Ирмиягу быть экстрабдительным перед лицом ее рассеянности, несобранности и безрассудства, которые с годами проявлялись во все более в непредсказуемой форме.

Он знал, что его зять предпочел бы, чтобы она прилетела в сопровождении мужа. Но решись он на это путешествие, лишь усложнил бы визит необходимостью соблюдать вежливое молчание, в котором можно было разглядеть некую иронию. И дело даже не в том, что повторный визит в Танзанию наносил урон его состоянию, хотя и на самом деле обходился недешево. Но прошло всего тишь три года, как они были там. Он помнил посещение огромного кратера с Шули и Ирми – кратера, переполненного бесчисленными множеством хищных животных и редкими, даже уникальными образцами растительного мира. Что спорить – время от времени он испытывал душевную боль, нечто вроде тоски по умиротворяющему воздействию саванны, ее цветовому коловращению рассветов и закатов… Но к чему бы это привело бы, позволь он отдаться ностальгии, как отразилось бы на его бизнесе, предпочти он руководствоваться чувствами и оставить руководство делами на целую неделю для того только, чтобы сидеть безмолвно между собственной женой и ее зятем. После того, как Ирми обрел свой «дружественный огонь», который он злополучно пустил в обращение в самый тяжелый момент и намертво прилип к нему совершенно безрассудно, Яари понял, что должен заключить с ним добровольное соглашение, поговорив с глазу на глаз и начистоту. Мудрый Готлиб был прав – осиротевшие отцы устроены иначе, чем другие люди. Головы у них другие. Вот и все.

Он встал, чтобы задернуть шторы, но заметил, что его мобильник лежит на бюро, живой и здоровый. Некоторое время он размышлял, выключить его или оставить без звука, но в режиме вибрации. В конце концов, он склонился ко второму варианту, а потом решительно засунул аппарат под подушку.